Центр отреагировал очень быстро. Его ответ был ясен и однозначен: «согласны на организацию побега Маклина. Его примут здесь и предоставят все, что нужно, если он согласится».
Во время встречи, в которой участвовал Коровин, Бёрджесс подтвердил все, что говорил Блант. Мы дали ему указание как можно скорее связаться с Дональдом, обрисовать ему положение и убедить в том, что у него нет другого выхода, кроме эмиграции.
По прибытии в Лондон Бёрджесс попросил отдел кадров министерства дать ему несколько свободных дней для устройства личных дел. С этого времени он стал единственным звеном, связующим нас с Маклином, потому что Бланту стало небезопасно встречаться с ним.
Гай нанес сугубо официальный визит своему другу. Они поболтали несколько минут о том о сем, как это принято у приятелей, возвратившихся из служебных командировок. Во время разговора Бёрджесс быстро написал Маклину записку, предлагая срочно встретиться в «Реформ»— клубе. Он поступил благоразумно: было ясно, что за Дональдом неотступно следят, и, возможно, его телефонные разговоры и беседы в кабинете прослушиваются.
После работы они встретились в «Реформе». Гай сообщил ему подробности того, что знал. Маклин не удивился.
— За мной уже давно следят и не показывают секретных телеграмм и документов. Я обо всем рассказал Бланту. В любой день ожидаю вызова к начальству или в контрразведку.
Тогда Бёрджесс высказал ему свое мнение в связи с сложившейся обстановкой, а также заметил, что Филби, Блант и Центр разделяют его точку зрения: Маклину лучше всего теперь бежать. Дональд заметно пал духом.
После долгой паузы он сознался, что не в силах выдержать предстоящего испытания. Он понимал свою собственную слабость и знал, что не сможет держаться месяцы, может быть, даже годы, упорно все отрицая. Маклин пришел к выводу, что в конце концов признается. И все же не мог решиться на побег. Ведь надо и о семье подумать. Через три недели у жены должен родиться ребенок, он не может бросить ее.
В течение этого напряженного периода Коровин и я по очереди встречались с Блантом и Бёрджессом. При встрече с Коровиным Гай рассказал ему о своем последнем разговоре с Маклином, состоявшемся за несколько часов до встречи. Через час мы передали это сообщение в Центр, и сразу же получили ответ:
«Маклин должен согласиться на побег».
Коровин снова встретился с Бёрджессом и велел ему добиваться от Маклина согласия на побег. Гай сделал все, о чем его просили. Но на этот раз Маклин нашел новый предлог для своего отказа. Он заявил, что если ему предстоит добираться до России через Париж, то он никогда не попадет на советскую территорию. Бёрджесс его не понял.
— У меня в Париже старые друзья, — пояснил Маклин, — и если я их увижу, то снова запью и не смогу найти в себе силы уехать.
Гай отмахнулся от этого аргумента, сказав ему, что, в таком случае, мы найдем ему сопровождающего. А это-то как раз и нужно было Маклину — он не мог сделать и шага в одиночку.
Гораздо сложнее был вопрос, как поступить с Мелиндой, ожидающей вскоре третьего ребенка. Я дал согласие Бёрджессу разрешить Маклину сообщить жене о необходимости эмиграции, чтобы узнать, как она к этому отнесется. Центр не возражал против этого — ведь Мелинда (вопреки тому, что писали об этом позднее разные эксперты) хорошо знала, чем занимался ее муж. До своей женитьбы Дональд, в нарушение всех наших профессиональных правил, рассказал ей о том, что он работает на советскую разведку. Маклин считал своим долгом предупредить ее об этом до того, как она станет его женой. И как это ни удивительно, Мелинда, хоть и не была без памяти влюблена в Маклина, не изменила при этом своего решения выйти за него замуж. А в 1943 году, когда мы решили изменить нашу систему связи с Маклином, он сам предложил, чтобы посредником между ним и нашими связными стала его жена. Эту мысль западные эксперты опровергали, но факт остается фактом. Мелинда Маклин отлично знала, что ее муж — советский агент.
Когда Дональд рассказал ей о разговоре с Бёрджессом и о нашем предложении, она тотчас согласилась и сказала мужу:
— Они правы. Беги, как можно скорее, не теряй ни минуты.
Мелинде стало ясно, что если грянет гром, то ее муж очень быстро сломится на допросах. Поэтому она сделала все возможное, чтобы помочь нам быстро вывезти его из страны.
Теперь нужно было срочно найти ему спутника. Снова посоветовались с Центром. Радио принесло ответ: «С Маклином поедет Бёрджесс, но только как сопровождающий».
Когда я оглядываюсь назад, мне кажется, что это несколько коротких и туманных слов легли, как сургучная печать на судьбу наших кембриджских агентов. Если бы Маклин согласился ехать один, их могли бы и не обнаружить, и Гай Бёрджесс до сих пор счастливо проводил свои последние годы в Англии, а может быть и жил бы там до сих пор.
При следующей встрече мы спросили Бёрджесса, захочет ли он поехать с Маклином в качестве сопровождающего. Гай был изумлен.
— Если я это сделаю, то никогда не смогу вернуться назад. А я нигде не смогу жить, кроме Лондона, вы прекрасно это знаете.
Коровин не посчитал это возражение серьезным. Тогда Бёрджесс привел другой аргумент, который по его мнению был исчерпывающим.
— Об этом не может быть и речи. Я дал Киму честное слово, что не уеду. Перед моим отъездом из Вашингтона он сказал: «Обязательно предупреди Маклина, но с ним не уезжай. Если ты это сделаешь, мне — конец. Поклянись, что не уедешь». И я поклялся.
Гай говорил горячо и торопливо. Он был близок к истерике.
— Хорошо, — сказал Коровин, — я вас понимаю. И понимаю ваше желание обезопасить Филби. Сейчас я хочу от вас только одного: проводите Маклина. По возвращении домой в случае допроса, вы поведете себя так, чтобы всем было ясно: у вас не было ни малейшего намерения совершить побег. Любому, кто вас спросит, сможете сказать, что только хотели помочь другу, который попросил вас срочно отвезти его на машине за границу.
Уж не знаю, действительно ли Бёрджесс поверил этому вздору, но он согласился. Мне кажется, он был парализован быстротой развивающихся событий, иначе мог бы догадаться, что Коровин намеренно умолчал о том, где именно Гай расстанется с Маклиным. Резидент ни словом не обмолвился о том, надо или не надо Бёрджессу продвигаться дальше «железного занавеса». Гай же его об этом, конечно, не спросил.
Неужели английская контрразведка поверила бы объяснению Бёрджесса, будто он помог другу только из приятельских соображений и совершенно ничего не знал о шпионской деятельности Маклина? У меня не укладывается в голове, почему Бёрджесс согласился на предложение Коровина безо всяких гарантий на возвращение. Напрашивается мысль, что Центр теперь уже не очень-то беспокоился, что станет с самим Бёрджессом. Нужно было, чтобы он согласился вывезти Маклина, остальное не имело никакого значения. Центр сделал довольно циничный вывод: у нас на руках не один, а два «погоревших» агента. Бёрджесс утратил для нас большую часть своей ценности, даже если бы его оставили на работе, что было весьма сомнительно, принимая во внимание его недавние проделки. Он больше не мог снабжать МГБ информацией. С ним — покончено.
Теперь мне кажется, мы могли бы поступить иначе. Вместо того, чтобы отправлять из Англии обоих агентов, следовало бы послать кого-нибудь из наших людей, может быть даже меня самого, чтобы проводить Маклина через Францию, держась от него на некотором расстоянии. Но хорошие мысли, к сожалению, приходят поздно.
На следующий день я снова увиделся с Блантом. Он принес еще одну плохую новость. Филби пошел на неоправданный риск, отправив Бёрджессу телеграмму из Соединенных Штатов. Довольно безобидная телеграмма, касающаяся проблемы, что делать с «Линкольном» Бёрджесса, оставленном им на посольской парковочной стоянке, заканчивалась довольно зловещим продолжением: «Здесь становится очень жарко».
За предупреждением Филби крылась целая цепочка событий, о которых мы пока ничего не знали. Джеффри Пэттерсон, офицер английской контрразведки, ведущий расследование по делу «Гомера», сообщил Киму, что его завершающее донесение в Лондоне получат 22 или 23 мая. Следовательно, у нас
