отказали с применением оргмер и оргвыводов. Взамен этого очерк стали ЧИТАТЬ. Его читали полгода Потом восемь месяцев. Тогда автор пошел в почтовое отделение 113461 (теперь 117461) и вознамерился отправить четыре телеграммы. Их принять отказались. Тогда автор взял несколько коробок шоколадных трюфелей и снова пришел на почту. Телеграммы приняли: редактору журнала 'Крокодил' Пьянову; парткому журнала; Главлиту (цензура); Агитпропу ЦК. Текст телеграмм был такой:'Уведомляю, что алфавит русского языка (кириллица) состоит из букв: А.Б.В.Г.Д.Е.Ё. (далее приводился весь алфавит). Надеюсь, что освоение вами алфавита, умение составлять буквы по слогам, а из слогов выстраивать слова - ускорит прочтение вами 'Очерка к рождению младенцев Павла и Константина'.

Прошло лет одиннадцать. Очерк читают до сих пор. Так продолжалась длительная агония журнала, по длительности сравнимая разве с геологическими процессами или процессами прощания с эстрадой Пугачевой и Кобзоном. А Пьянов меня воодушевленно известил:

-Александр Юрьевич, вы подозреваетесь в совершении тяжкого преступления на территории республики Дагестан. Служебное расследование поручено товарищу Белявскому. (Стр. 187 антологии 'ЭКСМО', рассказ (рассказ?) 'Муза и Булыжников')

Ах, Дубровин и сменщик его Пьянов! Каким только страннолюдьем не населяли они редакцию. Москва гордится тем, что были у неё 28 панфиловцев, но человек 15 архаровцев одновременно в одном журнале…

Откуда взялся этот Белявский, чем славен, что написал когда-либо? Да, пианист Петров блистателен и неподражаем, но, наверное, 'Крокодилу' маловато того, о чем всюду вещает Белявский, что он неразливанен с Петровым и ажно вхож к нему на дачу.

И данный Белявский предъявил мне даргинца тяжелоатлетической наружности, поросшего черным, даже отчасти как бы кабаньим и граненым волосом. И даргинец нутряным басом закричал, даже делая поползновительные попытки меня душить, что я, при его-то уповании на защиту журналом, схватив у министра внутренних дел Дагестана колоссальную взятку - не препятствовал министру упрятать за решетку двух безвинных братьев данного даргинца.

Ох, любимый мною Дагестан! А уж в Ахтынском районе затеешь помочиться и подойдешь к обрыву - так погляди вниз, как бы тебе не осквернить мочеиспусканием летающих много ниже орлов. Ах, Кумух и лакский народ, о котором сочинен мною памятный до сих пор в Дагестане очерк 'Лаки'! Кумух, где на гранитной тысячелетней надгробной плите с древними и ныне не читаемыми письменами сидят четыре старика уже не с желтыми -- с зелеными от древности бородами по пояс и яростно полемизируют не о том, что. допустим, дорсетская овца тонкоруннее романовской, а о том, что механико-математический факультет МГУ, уважаемый Кюри Асхабович, где учится твой правнук - говно против МВТУ им. Баумана, где уже на пятом курсе с отличием учится мой пра-пра-правнук. А Билар Ямазаевич Даниялов по кличке Маленький, спасший от сталинской высылки народы Дагестана? Преломлял я хлебы с Маленьким. А самый прославленный тамада СССР (о поэтике уже и не будем) Расул Гамзатов? Говорил я ему: Расульчик, это же кто-то из твоих московских поэтических злопыхателей сочинил жуткой скабрезности эпиграмму, чтобы поссорить тебя с достойнейшей Фазу Алиевой. Помирись с дамой, Расульчик! А Сабирчик Кехлеров, следователь районной прокуратуры, давно уже не Сабирчик, а Сабир Гаджиметович Кехлеров, заместитель нескольких подряд Генеральных прокуроров России. Да что там: многих кавказских овчарок республики знал я лапопожатно, и они относились ко мне лойяльно и с узнаванием даже после пары-тройки лет разобщения. Но - Бог отвел! - ни с одним министром внутренних дел Дагестана никогда я не был знаком, равно и с заместителями, не знал телефонов этого ведомства и здания не посещал. И по всем этим причинам сказал Пьянову:

-Значит, так (две страницы 'дальстроевского' мата и четыре слова 'беломорканальского' опускаются). - Внутриредакционное расследование полномочиями припьяновской шпаны Белявского? А знаешь, как Шуйский обращался к Курбскому? Он обращался к нему так:'Выблядок от семи родов'. Через пять минут ты дашь Белявскому от семи родов свою персоналку, он домчится на ней с представлением редакции о тяжком преступлении Моралевича на Пушкинскую улицу, в Генеральную прокуратуру. Если этого не произойдет - через десять минут я поставлю Генеральную прокуратуру в известность о попытке Пьянова скрыть неким внутриредакционным расследованием тяжкого должностного преступления Моралевича.

Через пять минут даргинец, поросший кабаньим волосом, из редакции испарился. А вскоре канул в нети и друг пианиста Петрова Белявский.

Да, не без того, многие сравнивали меня с 'чистильщиком' Виктором, которого в фильме 'Никита' играет актер Рено. Марка Захарова, режиссера театра 'Ленком', вычистил я, поскольку рассказы, приносимые им в 'Крокодил', вызывали разве что чувство сострадания. Сашеньке Кикнадзе, сердечному другу своему, чьи кикнадзята правят нынче бал в спортивных передачах телевидения, сказал опять-таки я: золотой мой, десять партий подряд безоговорочно продую тебе на бильярде, но сочинений своих в 'Крокодил' не носи, не пятнай свое доброе имя. Тож малоформисту Кривину деликатнейше дал отлуп: ну, Сократ, ну, Ксантиппа… Побаловались, Феликс - и будя. Может, и еще ста человекам перегородил я дорогу в 'Крокодил', выжив из штата даже двух более чем подозрительных при Дубровине и Пьянове заместителей главного редактора. Но последними, господа издатели из 'ЭКСМО', я вышвырнул из совсем уже завонявшегося 'Крокодила' двух тяжеловесных товарищей. А уж к ним -то экое трепетное отношение имел составитель вашей антологии Пьянов!

'А поворотись-ка, сынку, - говорил Тарас Бульба, - экой ты смешной какой!'

А поворотись-_ка, последняя страница журнала, это с какой же стати у нас так удлинился список членов редколлегии? Батюшки: некто Демин. Некто Аникиев. Да я же лично с ними знаком! Демин - это генерал из Прокуратуры страны. А Аникиев - генерал-лейтенант из центрального аппарата МВД!

-Слушай, - сказал я Пьянову (две строки известно чего опускаются) - Был такой журнал 'Сатирикон', главный редактор Аркадий Аверченко. Допустим, он сошел с ума и ввел в редколлегию обер- полицмейстера. Что бы произошло после этого? Российская публика высадила бы в редакции все стекла,а, возможно,. здание сожгли. Ты уповаешь, что до нашего двенадцатого этажа камнем не добросить, а вход в здание охраняет пикет вооруженной милиции? Какие же делишки затеял обстряпывать главный редактор Пьянов вкупе с двумя генералами и что называется махровой коррупцией? Я, конечно. не из белых офицеров. Я всего-то безотцовщина из Марьиной Рощи, но тем не менее человек чести. Даю три дня, чтобы духу этих генералов не было в редколлегии, иначе…

-А что 'иначе', Александр Юрьевич? Ну, конечно, классик, пятый за сто лет первофельетонист страны - а что из того? Вопрос согласован на всех должных уровнях. Так что откусывайте кусок по себе и не мешайте мне руководить журналом.

Действительно: а что в моих силах? Но ведь писал же когда-то я сам:'Россия - страна уникальная. Она всегда найдет выход из безвыходного положения - в сторону еще более безвыходного положения'.

В издательстве 'Правда' я полвека получал гонорары у одной и той же кассирши, окошечко с буквой 'М'. И она мне шепотком рассказывала: знаете. Алексей Николаевич говорил : вот же забавный этот парень из 'Крокодила', Моралевич. Сатюков до посетительского кресла в моем кабинете делает девять шагов, а Моралевич - семь.

Ну, а кто же они такие, этот Сатюков и неведомый Алексей Николаевич? О, Сатюков, кто же не знает: член ЦК КПСС, главный редактор газеты 'Правда'! А Алексей Николаевич? Ага, Васильев?

Два человека в издательстве 'Правда' были, пожалуй, поглавнее и знаменитей, чем даже Сатюков. Это: любимец всего грандиозного коллектива директор издательства Фельдман. Профессор, без всяких скидок доктор технических наук, но человек с ухватками знаменитых американских инженеров тридцатых годов. Который мог при казусной поломке любой титанической печатной машины сбросить на руки типографистов свой костюм, занырнуть в головоломные недра машины и вскоре вылезти с какого-либо ее бессчетного края: запускайте, она в порядке.

А Алексей Николаевич Васильев, второй издательский небожитель? А он был главным бухгалтером необъятного полиграфграда. От него впрямую зависели десятки сановных главных редакторов, тысячи тысяч журналистов и полиграфистов.

Мне всегда было отвратительно слово 'метафизика'. За которое идеологические, философские и прочие наперсточники прячут любые таинственности и необъяснимости. Однако. как говорят в проповедях раввины - есть или нет, но тут что-то есть. И мне в жизни встречались человек десять мужчин, куда более старших, чем я, облеченных порой несусветной властью, твердо знающих, что идейно я непереносимо им

Вы читаете ЭКСМО
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×