— Вероятно, вы не очень разбираетесь в таких делах, моя дорогая. Вы так долго прожили в Лондоне, что, осмелюсь предположить, ваши понятия о плохом и хорошем несколько туманны. Но видите ли, я всего лишь неотесанная деревенщина и рада сообщить, что мои мысли на этот счет отличаются от ваших. Я всегда считала, что моральные устои следует поддерживать. По моему мнению, Пол и так проявил абсурдную снисходительность, когда предоставил им еще неделю. Мой отец выкинул бы их на улицу со всеми пожитками за двадцать четыре часа.
Грейс содрогнулась — ее возмутило выражение жестокого самодовольства на лице старой фанатички. Она взглянула на Пола, ужасно расстроенного, но все равно уверенного в собственной правоте. Поджав губы и не сказав больше ни слова, она отправилась к себе. Грейс чувствовала, что уже ничего нельзя сделать, и решила следующим утром навестить несчастную девушку сама. Пол, взволнованный ее отказом разговаривать с ним, хотел бы пойти за ней и объясниться, но мать, резко постучав веером по столу, остановила его.
— И не вздумай бежать за ней, Пол, — безапелляционно заявила она. — Ты ведешь себя как круглый дурак, а она просто вертит тобой как хочет. Если твоя жена не имеет понятия о морали, то у других людей оно есть, а ты должен выполнять свой долг, как бы это ни раздражало ее.
— Осмелюсь предположить, что мы могли бы найти для Фанни Бриджер какое-то жилье.
— Заявляю тебе: ты ничего подобного делать не будешь, Пол, — отрезала она. — Эта девушка развратна. Я знаю ее еще с детства, и она всегда была такая. Интересно, как у нее хватило наглости вернуться сюда? Если у тебя есть хоть какое-то представление о приличиях, ты не станешь ей помогать. Как можно, по твоему мнению, требовать от людей высокоморального поведения, если ты сам лелеешь падших? Помни, что у меня тоже есть кое-какие права в этом доме, Пол, и я не потерплю, если мои желания будут игнорироваться.
С властным видом она оглядела комнату, и выражение ее лица — поджатые тонкие губы, прищуренное маленькие проницательные глазки — говорило о том, что она помнит, как безгранична ее власть над финансами в этой семье. Пол в самом деле был сквайром, а вот деньги принадлежали ей, и она могла бы оставить Бейнбриджу все до последнего пенни, если бы только пожелала. На следующий день она пожаловала на обед в сильном душевном волнении.
— Думаю, тебе следует знать, Пол, что Грейс была в доме Бриджера. Не представляю, как ты можешь требовать от обитателей поместья проявлять хоть какое-то уважение к скромности и приличиям, если твоя жена открыто поощряет самую скандальную непристойность.
Грейс повернулась к свекрови:
— Мне стало жаль девушку, и я отправилась повидать ее. Бедняжка! Она очень страдает.
Перед ее глазами опять возник маленький домик у одного из входов в парк — прекрасное сельское местечко, поросшее плющом, крошечный садик, горящий яркими пятнами ухоженных цветов. Здесь жил Бриджер — мрачный человек средних лет, с грубыми чертами лица, загорелый из-за постоянного пребывания на солнце. Услышав ее шаги, он повернулся к ней спиной и, когда она пожелала доброго утра, ответил неохотно.
— Я пришла повидать Фанни, — сказала миссис Кастиллион. — Можно войти?
Он повернулся к ней и какое-то время молчал.
— Неужели нельзя оставить девочку в покое? — хрипло пробормотал он наконец.
Миссис Кастиллион с сомнением задержала на нем взгляд, но лишь на мгновение. Она быстро прошла мимо него и без единого слова открыла дверь в дом. Фанни сидела за столом и шила, а рядом с ней стояла колыбель. Увидев Грейс, она в тревоге вскочила, и румянец залил ее бледные щеки. Теперь под глазами этой когда-то хорошенькой девушки со свежим цветом лица, подвижной и веселой, пролегли глубокие морщины из-за вечных волнений, и это придавало ей изможденный вид. У нее впали щеки, а былая опрятность уступила место неряшливости. Она стояла перед Грейс, словно преступница, испытывая угрызения совести, и на мгновение та, смутившись, лишилась дара речи. Ее взгляд переметнулся на ребенка. Фанни, заметив это, взволнованно преградила путь к колыбели.
— Вы искали отца, госпожа? — спросила она.
— Нет, я пришла увидеться с вами. Подумала, быть может, сумею что-то сделать. Я хочу помочь вам, если вы позволите.
Девушка упрямо опустила глаза, теперь уже побледнев, белыми стали даже губы.
— Нет, госпожа, мне ничего не нужно.
Посмотрев ей в лицо, Грейс поняла, что у них есть нечто общее, ведь обе любили всей душой и обе стали очень несчастны. Ее сердце странным образом потянулось к бедной девушке, и она мучительно переживала, что не может сломать стену холодной враждебности между ними. Она не знала, как показать, что пришла не с намерением посмеяться над чужим горем, а как одно слабое существо к другому. Грейс могла бы выкрикнуть, что ее Фанни не должна стыдиться, потому что она сама пала еще ниже. Девушка стояла не шелохнувшись и ждала, пока посетительница уйдет, и губы миссис Кастиллион задрожали в беспомощной жалости.
— Нельзя ли взглянуть на малыша? — спросила она.
Без единого слова девушка сделала шаг в сторону, и миссис Кастиллион подошла к колыбели. Маленький ребенок открыл огромные голубые глаза и лениво зевнул.
— Позвольте взять его на руки, — попросила Грейс.
И вновь румянец на мгновение залил щеки Фанни, когда она, смягчившись, взяла ребенка и передала его Грейс. Грейс покачала его, нежно напевая, а потом поцеловала. И тут у нее из груди вдруг вырвался крик:
— О, как жаль, что это не мой малыш!
Она посмотрела на Фанни с печальным томлением в глазах, ставших еще более яркими от слез. И ее теплые чувства наконец растопили лед отчаяния, сковавшего девушку. Фанни, закрыв лицо руками, разрыдалась. Грейс положила ребенка в колыбель и заботливо склонилась над его юной матерью:
— Не плачьте. Осмелюсь предположить, мы сможем что-то сделать. Поговорите со мной и позвольте подумать, чем я могу помочь.
— Никто не сможет помочь, — простонала она. — Нам нужно уехать через неделю. Так сказал сквайр.
— Но я попытаюсь заставить его изменить решение, а если не получится, то позабочусь о том, чтобы вы с ребенком ни в чем не нуждались.
Фанни с безнадежным видом покачала головой:
— Отец говорит, если я уйду, он тоже уйдет. О, сквайр не может нас выгнать! Что же нам делать? Нам всем придется голодать. Отец уже не так молод, и он не найдет работу сразу, да и Джиму с Гарри тоже придется уйти.
— Вы мне не верите? Я сделаю все, что смогу. Уверена, мой супруг позволит вам остаться.
— Сквайр — непреклонный человек, — пробормотала Фанни. — Когда он решает что-то сделать, он это делает.
И теперь за обедом, глядя на Пола и его мать, Бейнбриджа и мисс Джонстон, Грейс ощутила едкую неприязнь к ним из-за их узколобой жестокости. Что могли они знать об ударах судьбы, когда их самодовольство так облегчало им жизнь?
— Фанни Бриджер не хуже кого бы то ни было, и она очень несчастна. Я рада, что навестила ее, и я пообещала сделать все, что в моих силах, чтобы помочь ей.
— Тогда я умываю руки! — с яростью воскликнула старшая миссис Кастиллион. — Но могу заявить: я шокирована и возмущена, что вам абсолютно чуждо всякое понятие о приличиях, Грейс. Думаю, вы должны иметь хоть какое-то уважение к имени мужа и не опускаться до потакания аморальной женщине.
— Я тоже думаю, что с твоей стороны было опрометчиво ходить в дом к Бриджерам, — мягко заметил Пол.
— Вы все невыносимо жестоки! В вас есть хоть крупица жалости или милосердия? Разве вы сами никогда не совершали в жизни поступка, о котором сожалеете?
Миссис Кастиллион с суровым видом повернулась к Грейс:
— Пожалуйста, не забывайте, что мисс Джонстон — одинокая женщина и не привыкла к обсуждению вопросов такого рода. Пол и так проявил чрезмерное снисхождение. Будь он еще мягче, могло бы
