— Извините меня, — холодно произнесла мисс Ли, — но вы были плохой матерью, очень эгоистичной матерью, и вы систематически приносили сына в жертву в угоду своим прихотям и фантазиям.
— Как вы можете так со мной разговаривать, когда я нуждаюсь в сочувствии и помощи?!
— И не надейтесь! Все, что произошло, — дело лишь ваших рук. Вы превратили сына в лжеца, вынуждая рассказывать вам о делах сугубо личных, вы толкнули его на путь обмана, ожидая от него невероятной безупречности, вы предупреждали его о соблазнах так, что они становились привлекательны вдвойне. Вы никогда не позволяли ему поступать сообразно его желаниям или инстинктам, а настаивали, чтобы он вел себя и чувствовал как женщина средних лет, к тому же плохо образованная. Вы отвергали все его предпочтения и навязывали ему ваши. Боже правый! Да если бы вы презирали этого мальчика, и то не смогли бы проявить больше эгоизма и жестокости!
Миссис Бассетт, ошеломленная, уставилась на нее:
— Но я желала лишь обычной честности и правдивости… Я только хотела уберечь его от позора и грязи, я только ожидала соблюдения норм нравственности, ведь к этому призывает религия и все остальное.
— Вы истощили его инстинкты: естественную тягу мальчика к увеселениям и развлечениям, естественное стремление юности к любви. Вы применяли к нему стандарты пятидесятилетней женщины. Мудрая мать позволяет сыну идти своим путем и закрывает глаза на грешки молодости. Но вы превратили эти грешки в смертные грехи. В конце концов, моралисты беспрестанно несут чушь о нравственном несовершенстве человечества. Но когда дело доходит до непосредственного столкновения со злом, оно оказывается не столь отчаянно порочным, как говорят. Мужчина может быть очень хорошим человеком, даже если засиживается где-то допоздна и периодически выпивает больше, чем подобает, немного увлекается азартными играми и волочится за дамами с сомнительной репутацией. Все это свойственно человеческой натуре, когда молодость и горячая кровь бурлят, и для некоторых чужеземных народов, более мудрых, чем мы, это даже становится основой жизни.
— Лучше бы у меня вообще не было сына! — завопила миссис Бассетт. — Насколько вы счастливее меня!
Мисс Ли встала, и у нее на лице появилось необычное выражение.
— О, моя дорогая, не говорите так! Уверяю вас: хотя знаю, что Реджи ленив, и эгоистичен, и распущен, я отдала бы все, что угодно, лишь бы он стал моим сыном. На этом свете нет ни души, которая любит меня, кроме Фрэнка, потому что я его забавляю. И я так одинока! Я старею. Часто чувствую себя такой старой, что удивляюсь, как я вообще еще живу. И я так остро ощущаю потребность в человеке, которому не было бы совершенно все равно, болею я или здорова, жива или мертва. О, моя дорогая, поблагодарите Бога за вашего сына!
— Теперь не могу, когда я знаю, что он порочен и грешен.
— Но что есть порок и что — греховность? Вы уверены, что знаете? Полагаю, я была добродетельной женщиной, никому не причиняла зла, я многим помогала. Я совершала обычные высоконравственные поступки, положенные женщине. А когда что-то, чего я особенно хотела, становилось доступным, я отказывалась, поскольку была убеждена: приятное всегда безнравственно. Но иногда я думаю, что напрасно прожила жизнь, и осмелюсь сказать, что из меня вышла бы лучшая женщина, не окажись я столь добродетельна. Когда я оглядываюсь назад, то сожалею не об искушениях, которым поддалась, а об искушениях, перед которыми устояла. Я старая женщина и никогда не знала любви, я бездетна и всеми брошена. О, Эмили, если бы мне дали возможность прожить жизнь заново, клянусь: я не была бы столь добродетельна! Я взяла бы от жизни все хорошее, не думая слишком много о благопристойности. И прежде всего я бы родила ребенка.
— Мэри, что вы говорите?
Мисс Ли пожала плечами и замолчала. Но мысли миссис Бассетт вернулись к удару, который нанес ей Реджи, и она протянула мисс Ли его письмо:
— В нем нет ни слова сожаления. Похоже, у него нет ни стыда, ни совести. Он женился в день моей операции, когда я в любой момент могла умереть. Должно быть, он совершенно бессердечный.
— Знаете, что сделала бы я на вашем месте? — спросила мисс Ли, обрадовавшись возможности отбросить в сторону собственные чувства. — Я отправилась бы к нему и попросила прощения за все то зло, которое вы ему причинили.
— Я? Мэри, вы, должно быть, не в своем уме! С какой стати мне просить прощения?
— Подумайте хорошенько. Мне кажется, в конечном счете вы придете к мысли, что так никогда и не дали мальчику шанса. Не уверена, что вы не должны выплатить весьма солидную компенсацию за свои деяния. В любом случае брак отменить вы не можете, и, вполне вероятно, он станет спасением для Реджи.
— Вы же не собираетесь просить меня принять актрису как невестку!
— Чепуха! Она станет вашему сыну лучшей женой, чем любая герцогиня.
Когда миссис Барлоу-Бассетт показала подруге письмо Реджи, мисс Ли тщательно прочитала адрес и на следующий день после обеда приехала навестить молодоженов. Они обитали в несколько обветшалом доме гостиничного типа на Воксхолл-Бридж-роуд — длинной омерзительной улице. Мисс Ли препроводили на чердак, служивший гостиной. Он был скудно обставлен дешевой безвкусной мебелью, которая выглядела еще хуже из-за своей потрепанности. Для создания уюта на стенах висели фотографии, каждая с размашистым завитком, обозначающим автографы людей, связанных со сценой, но совершенно неизвестных.
Когда мисс Ли вошла, Реджи, облаченный в экстравагантный костюм и в хомбургской твидовой шляпе, читал «Эру», в то время как его жена стояла у зеркала, укладывая волосы. Несмотря на поздний час, она до сих пор была в отделанном дешевым кружевом халате из красного атласа, который уж точно был не слишком новым и не слишком чистым. Появление мисс Ли вызвало некоторое смущение, и не без неловкости Реджи представил женщин друг другу.
— Простите, что я в таком виде, — произнесла супруга Реджи, собирая заколки. — Я как раз собиралась одеваться.
Это была миниатюрная женщина, явно старше своего супруга и, к удивлению мисс Ли, совершенно некрасивая. У нее были прелестные глаза, чем она весьма умело пользовалась, и роскошные черные волосы. Но гораздо заметнее в ее облике были исключительная решительность в манерах и властность — все это позволяло предположить, что если ее желания оставались нереализованными, кто-то мог сильно пострадать. Она с большим подозрением посмотрела на мисс Ли, но отнеслась к ней с достаточной сердечностью, чтобы обозначить готовность проявить дружелюбие, если гостья не будет вести себя враждебно.
— Я услышала, что вы поженились, только вчера, — поспешила заметить мисс Ли как можно более приветливо. — И мне очень захотелось познакомиться с вашей женой, Реджи.
— Вы ведь не от матушки приехали? — спросил он.
— Нет.
— Полагаю, она сейчас в бешенстве, черт возьми!
— Реджи, не ругайся, мне это не нравится, — вставила его жена.
Мисс Ли пожала плечами и еле заметно улыбнулась. Поскольку присесть ей не предложили, она осмотрелась в поисках самого удобного стула и опустилась на него. Миссис Реджи с сомнением перевела взгляд с мужа на мисс Ли, потом на свою домашнюю одежду, раздумывая, стоит ли оставить эту парочку наедине.
— У меня неопрятный вид, — заявила она.
— Боже мой! Это так необычно — найти человека, который не одевается до вечера. Когда снимаю халат, я неизменно надеваю на себя чувство ответственности. Прошу вас, садитесь и расскажите мне о своих планах.
Мисс Ли обладала умением располагать к себе людей, и новобрачная тут же приняла спокойную, но властную манеру общения старшей собеседницы. Она бросила взгляд на мужа.
— Реджи, сними шляпу, — безапелляционно приказала она.
— О, простите! Я забыл.
