Шепчут мне странники ветры:брат, вспоминаешь ли ты?Утром, на севере светлом,выше и тоньше цветы.Дымчато влажное поле,воздух — как детство Христа…Это ль не лучшая доля?Это ли не красота?Стелется розовый шелестчистой зари по лесам…В небе ли солнце, в душе ли —ты и не ведаешь сам…<Январь 1922>
Слышишь иволгу в сердце моем шелестящем?Голубою весной облака я люблю,райский сахар на блюдце блестящем;и люблю я, как льются под осень дожди,и под пестрыми кленами пеструю слякоть.Есть такие закаты, что хочется плакать,а иному шепнешь: подожди.Если ветер ты любишь и ветки сырые,Божьи звезды и Божьих зверьков,если видишь при сладостном слове «Россия»только даль, и дожди золотые, косые,и в колосьях лазурь васильков, —я тебя полюблю, как люблю я могучий,пышный шорох лесов, и закаты, и тучи,и мохнатых цветных червяков;полюблю я тебя оттого, что заметишьвсе пылинки в луче бытия,скажешь солнцу: спасибо, что светишь. Вот вся вера моя.<22 июня> 1922
Он на трясине был построенсредь бури творческих времен:он вырос — холоден и строен,под вопли нищих похорон.Он сонным грезам предавался,но под гранитною пятойдо срока тайного скрывалсямир целый — мстительно-живой.Дышал он смертною отравой,весь беззаконных полон сил.А этот город величавыйглаву так гордо возносил.И, оснеженный, в дымке синей,однажды спал он — недвижим,как что-то в сумрачной трясиневнезапно вздрогнуло под ним.И всё кругом затрепетало,и стоглагольный грянул зов:раскрывшись, бездна отдавалазавороженных мертвецов.И пошатнулся всадник медный,и помрачился свод небес,и раздавался крик победный:«Да здравствует болотный бес».<Июнь 1922>