В полдневный час, ленивым летом,овеянная влажным светом,в струях с изгиба на изгибблуждает сонно-сытых рыбглубокомысленная стая,надежды рыбьи обсуждая,и вот значенье их речей:«У нас прудок, река, ручей;но что же дальше? Есть догадка,что жизнь — не всё; как было б гадков обратном случае! В грязи,в воде есть тайные стези,добро лежит в их основанье.Мы верим: в жидком состояньепредназначенье видит Тот,Кто глубже нас и наших вод.Мы знаем смутно, чуем глухо —грядущее не вовсе сухо!„Из ила в ил!“, — бормочет смерть;но пусть грозит нам водоверть, —к иной готовимся мы встрече…За гранью времени, далече,иные воды разлились.Там будет слизистее слизь,влажнее влага, тина гуще…Там проплывает Всемогущий,с хвостом, с чешуйчатой душой,благой, чудовищно-большой,извечно царствавший над илом…И под Божественным правиломиз нас малейшие найдутжеланный, ласковый приют…О, глубь реки безмерно мирной!Там, под водою, в мухе жирнойкрючок зловещий не сокрыт…Там тина золотом горит,там — ил прекрасный, ил пречистый.И в этой области струистой —ах, сколько райских червяков,бессмертных мошек, мотыльков —какие плавают стрекозы!»И там, куда все рыбьи грезыустремлены сквозь влажный свет,там, верят рыбы, суши нет…<Январь 1920>
Когда, погаснув, как зарницы,уйдя от дальней красоты,во мгле, в ночи своей отдельной,истлею я, истлеешь ты;когда замрет твой локон легкий,и тяжкий тлен в моих устахпрервет дыханье, и с тобоюмы будем прах, мы будем прах, —как прежде, жадные, живые,не пресыщенные, — о нет! —блестя и рея, мы вернемсяк местам, где жили много лет.В луче мы пылью закружимся,былых не ведая оков,и над дорогами помчимсяпо порученьям ветерков.И станет каждая пылинка,блестя и рея тут и там,скитаться, как паломник тайный,по упоительным путям.Не отдохнем, пока не встретит,за непостижною чертой,один мой странствующий атомпылинку, бывшую тобой.Тогда, тогда, в саду спокойном,в вечерних ласковых лучах,и сладостный, и странный трепетнайдут влюбленные в цветах.