кандидатскую диссертацию и с легкой душой занялся издательским бизнесом. Тогда он был наивным запойным книгочеем: знал в совершенстве русский и английский, чуть хуже немецкий и французский, прочитал в оригинале всех великих, знаменитых и известных. И дельцом оказался хорошим – талантливо терял брезгливость. Человек этот понимал все на свете, кроме одного – как люди в двадцать первом веке смеют писать прозу. Но на авторское счастье, жизни на земле без литературы не представлял.
– Слушаю, – плеснуло Лизе в ухо знакомым жидким холодным баритоном.
– Привет. Хочу озвучить замысел. И побыстрее заключить договор, потому что опять колдую для несчастной женщины, надо, чтобы все было серьезно и взаправду.
Лиза взахлеб изложила способ вышибания клина пьянства клином любви.
– Шелковникова, умная, далеко не бездарная, так низко ты еще не падала! – отчаянно воскликнул он. – Сюжет затасканный.
Зачем тебе лохмотья? Напрягись, придумай что-нибудь.
– А если спасение – это любовь писательницы и издателя? Такого, как ты, например?
– Уверь, уверь всех, кто еще не разучился читать, включая мою юную жену, что мы с тобой встретились в наркологической клинике и были любовниками. Цветаевское «В стихах все про себя» публикой воспринимается буквально. Лиза, я все понимаю. Ты сама не пьешь, тебе, вероятно, интересно. Ты со мной не спишь, тебе, возможно, смешно. Но тебе одной, учти. Даже я помню фразу из романа про удачно влюбившуюся алкоголичку вашей прародительницы Саган: «Пить она, конечно, не бросит, но напиваться больше не будет». Так Франсуаза, если верить желтой прессе, хоть доподлинно в теме. А ты? Про лимонад что-нибудь выдай, сделай одолжение.
– Я считаю своей прародительницей не Франсуазу, а Еву, во-первых. Моя героиня откажется от алкоголя совсем и навсегда, во-вторых. И я не возьмусь ни за что другое, пока не напишу это, в-третьих, – сердито заявила Лиза.
– Поклянись напихать туда секса. Как «по ходу содержания» надеремся с тобой до невменяемости, так сразу постельная сцена. Подозреваю, что в любви ты разбираешься лучше, чем в спиртном. И я узнаю, каковы твои эротические фантазии на мой счет.
– Прекрати издеваться.
– И обязательно выспроси у прототипа, как она справляется с похмельем. Тогда в аннотации объявим: «Десять проверенных способов выхода из запоя в домашних условиях. Из ада в рай за сутки!» Это шанс, что небольшой тираж раскупят как пособие.
– Я сажусь работать.
– Боже, за что мне? Я собирался издавать литературные произведения.
– Ага, на недоплаченные авторам любовных романов и детективов средства.
– Да от вас одни убытки!
– Оскорбляешь?
– Прости великодушно.
– Значит, я все еще лучшая из худших?
– Черт с тобой и твоим колдовством. Присылай синопсис, подписывай договор.
– Через пару дней?
– Да хоть сегодня! Доконала, все, я подаюсь в адвокаты.
– Удачи на новом поприще, – буркнула Лиза и положила трубку.
Настроение улучшилось. Она любила добиваться своего.
Глава 4
Я знаю людей и могла бы ими пользоваться. Да только я никому не нужна для дела и, значит, не существую. Причем даже одарить меня шансом, посмотреть на меня внимательно, выслушать никто не удосуживается. Те, с кем я училась и начинала, либо спились, либо убили себя передозировками. Мало кто выдержал двадцать лет невозможности реализовать свой талант. Мало кто выдержал бесконечные дни и ночи готовности работать и зрелище тех, кто почему-то работал вместо них – бездарно, неумело, пошло. Вчера я кричала на продавщицу в магазине: насовала в пакет гнилых помидоров, сука. Вот эта испугалась за свою премию. Любопытно было посмотреть, как она боролась с яростью, с желанием наорать на меня в ответ. Мне потом было так противно. Я измельчала до предела. Человек обязан либо исхитриться и умудриться жить, как он хочет, либо прекратить жить по собственному почину…
Игнат Смирнов с Машей Шелковниковой уже дважды были в кино и один раз в театре. Но даже за руки минутку не подержались. Маша не пыталась соблазнять Игната, он был благодарен ей за это, но понимал, что долго такие младенческие отношения не продлятся. Лиза не выдержала детальных отчетов дочери, каждый из которых включал в себя описание фильмов и спектакля, и удрала на дачу писать. Разумеется, они созванивались утром, днем и вечером, но по телефону Машка разговаривала в лаконичном стиле. «Или ей в течение недели потребуется пустая квартира, или они расстанутся», – думала Лиза, оправдывая свой побег. Но, вбив в голову, что романом она помогает Вере Вересковой, писательница вменила себе в обязанность закончить его за три месяца, пока бедная одноклассница будет томиться в наркологической клинике. А символизирующий режиссера издатель должен был возникнуть в ее компьютере уже дней через двадцать. Иначе не успеют влюбиться по-настоящему, там им, наверное, тяжко приходится. Все усилия заговорить чью-то злосчастную судьбу пойдут прахом. И из-за чего? Из-за Лизиной нерасторопности? Нет, это было не про нее. Вот темпераментная сочинительница и разбивала пластмассовые клавиши. Всю свою неутолимую жажду деятельности она вкладывала в силу удара и натирания сенсорного окошечка и угробила не один ноутбук, пока Маша не додумалась подключить клавиатуру и мышь. С тех пор материнское вдохновение стало обходиться им гораздо дешевле.
Игнат же мучительно ждал звонка Елены Калистратовой. Она должна была прекратить этот кошмар. Да, он сам попросил указать, на ком жениться. Но ведь с отчаяния. Ему было тяжело, будто он напихал камни не за пазуху, а в душу. Не получись все так вульгарно, он мог бы безмятежно дружить с Машей – чистая девочка, веселая. Он спать с ней смог бы! Но капризная богиня актера как растаяла тогда в баре, так и пребывала в состоянии невесомости и незримости. «Она специально прячется, – уныло размышлял Игнат. – Знает, если встретимся, я смалодушничаю и попрошу вернуть мне слово, которое ей дал. И попрошу. Разве я мог представить, что она сочтет Машу парой мне?»
В тот вечер он тупо не догадывался, куда бы пригласить навязанную ему волей Елены и собственной дуростью невесту. Маша сама его выручила. Позвала с собой в анатомичку: ее подруга Юля занималась там научной работой и требовала возврата атласа, который Маша позаимствовала у нее еще зимой.
– Зайдем на пять минут. Сессия закончилась, там наверняка одна эта фанатичка и отирается. А потом придумаем, куда двинуть.
От такой экскурсии не в силах отказаться ни один человек моложе тридцати лет, когда нервам еще полезна щекотка. Кроме того, Игнат и в морг потащился бы, лишь бы выиграть часок на размышления о том, на какой бар у него хватит денег. Или вообще томно попросить: «Давай сегодня просто погуляем, надышимся выхлопными газами, после увиденного мне не по себе».
– А меня пустят? – только и поинтересовался он.
– Внизу охранники сидят. Но по моему студенческому вдвоем прорвемся.
– Анатомичка – это трупы в холодильниках?
– Не бойся, трупы в подвале в бассейне с формалином. Под металлической крышкой. К сожалению, лекционный зал наверняка закрыт. Он круглый, с галереей, старинный – чудо. Но Юлька может быть в музее. К кунсткамерам нормально относишься? В смысле к уродцам в банках? К скелетам?
– Н-н-нормально, – промямлил Игнат Смирнов. И с надеждой спросил: – А если не в музее?
– Тогда он тоже закрыт. Лето, восемнадцать ноль-ноль, сам понимаешь. Придется тебе довольствоваться комнатой для занятий. В ней только столы со стульями, на которые рассаживаются студенты, когда опрос, ну, словом, теория. По стенам антикварные шкафы, не беспокойся, с бумагами и книгами. А посередине – металлические столы, ты в кино такие видел. Правда, Юлька вполне может препарировать…
– Что?
– Ладно, если препарирует, подождешь меня в коридоре. Знаешь, у нас в группе на первом практическом занятии только мальчикам становилось плохо. А девчонки все хоть бы скривились. У тебя
