нетрудно построить заново, но восстановить испорченную репутацию невозможно. — Стив — про себя — наградил ее мать парой нелестных эпитетов. А Луиза продолжала: — Мама сказала так после того, как увидела себя на экране — в одной лишь ночной рубашке, непричесанную…
— В такие минуты она волновалась о своей внешности?
— Мама не может показаться на людях без макияжа. Это для нее хуже, чем смертный грех. После той съемки она была в шоке. И все по моей вине. — Луиза взглянула на него. — То, что она тогда сказала о себе, может быть с успехом применено и ко мне.
Стив вздрогнул.
— У тебя прекрасная репутация, более чем прекрасная. Ты — женщина, которая все свое свободное время тратит на то, чтобы помогать другим.
— Так может показаться. Некоторым. Тем, кто ничего не знает обо мне.
— Любому, у кого есть сердце.
— Когда происходит что-нибудь подобное, это сразу же становится достоянием масс. — Луиза тяжело вздохнула. — Все вокруг знали, что именно я — та самая девушка, которая валялась по кустам со своим дружком, когда человек пошел на смертельный риск, пытаясь ее спасти. Все знали, что мои отец и мать — те самые родители, которые вырастили столь безответственную девицу.
— Луиза! Черт возьми…
— «Безответственной» меня назвали газеты, Стив, и, принимая во внимание обстоятельства, такая оценка была справедливой… Нет, конечно, слухи понемногу улеглись, когда я уехала в колледж. Но спустя полтора года я начала встречаться с другим парнем. Это было большой ошибкой.
— В колледжах такое бывает, Луиза.
Он уже мог представить, чем все закончится, и ему хотелось взвыть от тоски и безнадежности.
— Я не должна была этого делать.
— Черт! Ты же начала новую жизнь, и у тебя вполне могла появиться новая любовь. Так и надо поступать.
— Может быть, — согласилась она без особой уверенности в голосе. — Иногда. Но не в моем случае. Я думала, что влюблена в того парня: он был остроумен, смазлив, самоуверен. Девчонки не давали ему прохода, а он выбрал меня… Но когда он захотел заняться со мной любовью, у нас просто ничего не вышло. Меня чуть не стошнило, когда мы начали целоваться.
Стив вспомнил, как она прижималась к нему в парке, какими жадными и податливыми были ее губы. Он не хотел верить, что история, произошедшая в колледже, может повториться у Луизы и с ним. Тогда она была моложе, чем сейчас, а мальчишки в колледже ничего не знают о заботе и терпении.
— Я оттолкнула его, — объяснила Луиза, — и он страшно разозлился. Теперь-то я понимаю, что этим очень сильно ранила его мужскую гордость. Так или иначе, но он стал рассказывать всем, какая я холодная, бездушная стерва. А затем кто-то раскопал историю с пожаром, и все началось сначала.
Сжав кулаки, Стив сказал:
— Ты хочешь сказать, что тот парень распускал про тебя сплетни, чтобы его гордость не так сильно страдала?
— Да. Мой отец был в ярости. Он даже хотел, чтобы я подала на этого юношу в суд. С обвинением в сексуальном домогательстве, представляешь? И в клевете — хотя все, что про меня говорили, было, по сути, правдой. Я отказалась, и вот тогда-то мы с отцом поссорились окончательно.
Уже готовый было взорваться, Стив посмотрел на Луизу и притих.
— Вы так до сих пор и не помирились?
— Нет, я же тебе говорила. Потом я устроилась на работу. Было трудновато совмещать ее с учебой, но выбора не оставалось. Там я встретила другого парня. Он был совсем не такой, как первый. Это был наш менеджер, скромный и тихий, на восемь лет старше меня. Мы встречались шесть месяцев, он был очень терпелив, не торопил меня, и я начала надеяться… Но снова ничего не вышло.
Вести этот разговор, думать о том, что она встречалась с другими мужчинами, особенно с теми, которые причинили ей боль, было невыносимо. Однако если он хочет понять, как помочь Луизе, то должен был знать про нее все.
— Он привлекал тебя как мужчина?
Она будто удивилась такому вопросу.
— Он мне нравился.
— Это не одно и то же.
— Я была не прочь заняться с ним любовью.
— Потому что ты хотела его или потому что надеялась доказать что-то самой себе? — Луиза так резко откинулась на спинку стул а, что тот едва не опрокинулся. Стив едва успел его придержать. Все-то она норовит вырваться, все-то стремится ускользнуть от него!.. — Скажи мне, милая. Ты хотела его так же, как хочешь меня?
— Я не помню. Это было два года назад.
— Луиза, — он провел ладонью по ее щеке, — не лги мне, девочка.
Она подняла лицо.
— Ладно. Нет, я не хотела его так, как тебя. Но это не имеет значения.
— А я думаю, что имеет.
— Ты ошибаешься. Мне никогда не стать полноценной женщиной, и я уже смирилась с этим.
Она вновь заперлась в своей раковине! Стиву захотелось схватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть.
— Это глупо, Луиза. Ты же сама понимаешь, что это глупо.
— Я пыталась и после этого, Стив. Я пыталась несколько раз. Но ничего не вышло. Я могу дойти до определенного предела, а дальше мне делается невыносимо.
— Что невыносимо?
— Все. Любая форма секса. Даже прикосновения и поцелуи. Это заставляет меня вспоминать…
Он быстро перебил ее.
— Я прикасался к тебе, и тебе это нравилось. И ты вовсе не возражала против моих поцелуев.
— Прекрати! Почему ты не хочешь поверить в очевидное? Если мы попробуем, ты будешь так же разочарован, как и все они. — Она отвернулась от него и прошептала: — Так же, как я — всегда.
— Черт возьми! — Стив поймал ее, поцеловал в щеку и притянул поближе к себе. Она сопротивлялась секунду или две, потом прижалась к его груди. — Терпение — вот что нам нужно сейчас, Луиза. Терпение. Мы будем продвигаться вперед медленно — необыкновенно медленно, — и если тебе вдруг станет неприятно, ты просто скажи мне об этом, и я остановлюсь. И не подумаю тебя в чем-то упрекать и уж тем более — отталкивать. Не дождешься.
Луиза посмотрела на него. В этом взгляде была надежда, радость… и трижды проклятое чувство вины.
У Стива больше не осталось сомнений. В ту минуту, когда он глядел в ее сияющие глаза, он понял, что полюбил Луизу по-настоящему. Но также он понял и то, что пока не будет ей об этом говорить. Она может снова испугаться, и все пойдет прахом. Нет, он не станет рисковать.
— Можно я останусь еще ненадолго? — спросил он таким тихим и просящим голосом, что не узнал самого себя.
Луиза кивнула и в ту же секунду спросила:
— Зачем?
— Потому что я хочу поцеловать тебя. — Он наклонился и легко тронул губами ее подбородок, лоб, щеку, уголок рта. Затем прошептал ей на ухо: — Я хотел бы лечь в постель рядом с тобой, прижать тебя к себе, как это было в парке, и целовать тебя. А когда я уйду, я хочу, чтобы ты лежала без сна, думая обо мне и желая меня… — Он заглянул в ее ставшие бездонными карие глаза и добавил: — Так же, как я думаю о тебе.
Ее губы дрогнули — нервно, или возбужденно, или испуганно, он не был уверен.
— Ничем хорошим это не кончится.
— Мы будем только целоваться. Ничего больше.
Она опустила голову, пряча улыбку.
