сарматы перевозили скарб и свои семьи, по сути, и являлись их родным очагом и домом. Вскоре после остановки больных навестила круглолицая Газная. Она пришла в обычной одежде сарматок: штанах, рубахе, длиннополой куртке. Обнаружив, что Умабий очнулся, помощница жрицы заулыбалась, искренне радуясь его выздоровлению. Газная пришла не с пустыми руками. В глиняном кувшине, который она принесла, оказалось молоко. Девушка взяла две чаши, лежавшие тут же в повозке, наполнила, подала Умабию и Ахиллесу.
Молоко было горячим — обжигало губы, горчило, пахло травами. Умабий поморщился.
— Пейте, пейте. Вам надо обязательно выпить это молоко, оно излечит, придаст силы.
Умабий поддался уговорам девушки. От горячего напитка бросило в пот. Отдавая чашу, он сказал:
— Благодарю тебя за заботу о нас.
— Я не одна, мне помогали Пунгра и слуга Ахиллеса. — Целительница смущенно опустила голову и поспешила покинуть повозку.
Отсутствовала она недолго. Газная пришла с Пунгрой и слугой купца.
Слуга явился, чтобы зажечь стоящую на бронзовом блюде масляную лампу, изготовленную в виде небольшого сосуда из глины. Он долго возился с кресалом и кремнем, прежде чем пропитанный жиром фитилек дал жизнь маленькому коптящему пламени. Огонек колыхался из стороны в сторону, словно дитя на неокрепших ногах, цеплялся за фитиль, как за свою мать. Слуга завел разговор с Ахиллесом, но Пунгра выпроводила его из повозки. Пора было кормить больных. Женщины принесли лепешки и две большие чашки густого мясного отвара. И вовремя. И Умабий, и Ахиллес под действием горячего молока с травами почувствовали прилив сил. В голове зашумело, как от кувшина крепкого вина, к этому прибавилось непереносимое чувство голода.
Темнота быстро окружила стан. В повозке, при тусклом свете лампы, насытившийся Ахиллес развлекал Пунгру, Газнаю и Умабия рассказами о своих приключениях и путешествиях в Сирию, Египет, Грецию и величайший из городов Рим. Все присутствующие с большим вниманием слушали купца. Только Пунгра время от времени кряхтела и недоверчиво покачивала головой. Особенно его рассказы увлекли Умабия. Обладая пытливым умом, он, словно изнуренная засухой степь дождевую влагу, впитывал все, что говорил купец, пытаясь представить себе многолюдные города с огромными домами, выложенные камнем дороги и неприступные стены крепостей. Но ему — сыну степей, ни разу не видевшему ничего подобного, это плохо удавалось.
— Мне бы тоже хотелось побывать в Риме, — мечтательно произнес он, когда Ахиллес закончил рассказ. — Но этому не суждено сбыться, — в голосе юноши читались грусть и уверенность в недосягаемости своей мечты.
— Если сильно во что-то верить и стремиться к этому, то оно обязательно сбудется. Но помимо веры и стремления желательно многое знать и уметь. Например, научиться изъяснятся на других языках. Настанет время, и ты побываешь в Великом городе, — попытался обнадежить юношу боспорец.
— Пожалуй, придется просить Горда и Квинта научить меня говорить на языке римлян, но вряд ли такая наука мне по силам, — в словах Умабия послышалось разочарование, — да и согласятся ли они…
— Кое-чему тебя научу я. Что же касается Квинта и Горда, то, думаю, тебе стоит попросить отца, уж ему-то они не откажут.
— Кто и о чем хочет просить меня? — раздался голос Евнона, а через мгновение он и сам протиснулся в повозку, в которой и без того было тесно. Пунгра и Газная поспешили удалиться. Когда они ушли, Евнон обратился к Умабию:
— Рад видеть, что ты выздоравливаешь. Надеюсь, вскоре сядешь на коня, и мы подумаем, как отомстить нашим врагам, — в глазах Евнона на миг мелькнули огоньки гнева.
Умабий знал: это не пустые слова — отец сдержит обещание.
— Я готов, — решительно сказал он и даже попытался встать, но резкая боль в бедре и боку откинула его назад.
Евнон невольно усмехнулся.
«И все же, как сильно он похож на Туракарта — даже ежеминутной готовностью к опасности и нетерпеливостью».
— Не торопись. Выздоравливай, набирайся сил. Придет весна, и тогда…
После непродолжительного молчания вождь повернулся к купцу:
— Как самочувствие, Ахиллес?
— Благодаря твоим заботам, царь, и лекарскому искусству жрицы Газнаи силы возвращаются ко мне. Надеюсь, когда мы доберемся до Танаиса, кашель мой пройдет и рана на ноге затянется, а когда я вернусь в Пантикапей, то и вовсе буду чувствовать себя Ахиллесом Мирмидонянином.
— Ты не собираешься погостить у меня до полного выздоровления?
— Прости, царь. Думаю, мне надо поскорее вернуться, чтобы покрыть убытки, понесенные в столь неудачном путешествии. И я надеюсь доставить Митридату твой ответ.
— Скажи царю, я ему не враг, но его сторону не приму. Боспорские правители непостоянны, они то склоняются к Риму, то стараются уйти из-под его власти, зачастую делят трон между собой. Ты сам пугал меня опасностью, грозящей с востока, получается, мне нужен сильный и надежный союзник. Этим союзником может быть Рим…
По прошествии нескольких дней племя Евнона достигло берегов Дана и расположилось зимним станом неподалеку от боспорского города Танаис. Вскоре вернулось возглавляемое Гордом войско. Поход оказался удачным. Воины привезли немало добычи, половину из которой, в основном шкуры лесных зверей, вскоре обменяли у танаисских купцов на вино, посуду, украшения, ткани, оружие. Выгодно обменять добычу аорсам помог Ахиллес, поимев с этого толику прибытка и для себя. Выздоровевший и окрепший, он вскоре покинул стан Евнона. Купец не упал духом. Он потерял товар, но сохранил самую важную драгоценность — жизнь.
И она продолжалась. Время — ветер, его не остановишь, как коня на скаку. Пролетели холодные, но спокойные дни, со стороны жарких стран пришла в степь юная, полная сил весна и прогнала состарившуюся соперницу зиму дальше на север. Мол, погуляла по раздолью, пора и мне. Дохнула волшебница теплом, растопила белый покров, скрывающий тело земли. Задышала обогретая солнечными лучами степь, покрылась молодой, зеленой травой.
Умабий радовался весне. За зиму он не только набрался сил, но и приобрел знания. Квинт, продолжая дело Ахиллеса, обучал его греческому языку и латыни. Рассказывал римлянин и о своей родине и ее истории. Поведал он и о своей жизни со дня появления в племени аорсов.
Это случилось в Армении. Квинт Меллий, будучи воином римского легиона, прибыл в эту страну на помощь Митридату — брату иберийского царя, задумавшему вернуть себе армянский престол. В один из дней Квинта назначили в караул. Утомленный тяжелым переходом молодой воин не заметил, как уснул на посту. Квинта разбудил центурион — предводитель сотни, он-то и приказал сопровождавшим его легионерам схватить нарушителя воинского порядка. По законам Рима за такой проступок полагалось суровое наказание — битье палками. Центурион пообещал добиться того, чтобы его прогнали сквозь строй когорты. Квинта ждала горькая участь. Выдержать удары полутысячи легионеров было подобно смерти. Но Фортуна, богиня удачи, повернулась к нему лицом. Перед рассветом легион подняли по тревоге; стало известно о подходе вражеского войска. В суматохе Квинту, не без помощи служившего в этом же легионе друга, удалось бежать. Два дня он скрывался в горах, на третий, обессиленный и голодный, попал в плен к сарматским конникам. Они сохранили римскому воину жизнь; с ними он отправился в далекий путь на север, в дикую страну степей. Таким образом римский гражданин Квинт Меллий оказался в племени аорсов, среди которых ему, возможно, предстояло прожить остаток жизни.
Аорсы же из племени Евнона благополучно пережили зиму, потеряв лишь незначительное количество скота от нападений волков. И вот теперь, как и в предыдущие годы, они стали собираться к перекочевке на север. На этот раз к ним присоединились воины других племен, подчиненных Евнону. Вождь готовил поход на восток. Кровь дочери Хорзы и ее мужа Бахтава взывала к отмщению, а присутствие сирот Удура и Росмика напоминало об этом. Прежде чем свершить задуманное, Евнон решил обратиться к Зимегане, жрице племени.
