Мария боялась, ах, как же она боялась! Безумно смелая, когда дело касалось минутного выступления, она могла и быстро принять решение, и повести людей за собой. Но после такого взрыва решительности наступал долгий период мрачной истерии. И тогда накатывал страх, всепоглощающий, безжалостный, когда ночью снились скалящие зубы трупы, мятежная толпа, которая не пятилась в испуге, а, напротив, тянулась к ней, норовя схватить за горло…
Неужели это может повториться? Мария честно отвечала себе, что может. И снова именем сестры, потому что после решения королевы выйти замуж за Филиппа Испанского место Марии в сердцах англичан все больше занимала Елизавета. Ненавистная дочь шлюхи! Нет, Мария даже мысли не допускала, что отродье Анны Болейн может стать королевой хотя бы когда-нибудь! Елизавета с каждым годом становилась все больше похожей на их отца короля Генриха, а Мария все чаще твердила, что она дочь не короля, а придворного музыканта! Советники только качали головами: зачем так-то уж… женщина есть женщина, даже королева всегда завидует более молодой и привлекательной сестре.
Теперь главным делом жизни стало как можно скорее выйти замуж за Филиппа и родить наследника! Да, у нее будет сын… не один, много! Господь благословит их брак, подарит детей! Она будет прекрасной женой и родит Филиппу много детей.
Почему бедолаге даже в голову не приходило, что в тридцать семь лет и при очень слабом здоровье с бесконечными истериками, диабетом и кучей прочих гадостей это просто невозможно… Многочисленные прихвостни и приживалки, услужливо заглядывая в глаза, уверяли, что ее ждет большое и крепкое потомство. Она верила… Она так хотела верить!
А Елизавета… Против ненавистной сестры, этой дочери шлюхи, которая посмела хотя бы мысленно покуситься на ее место на троне, посмела подумать о замужестве без ее королевского на то согласия… крепкой, молодой, способной очаровывать мужчин и наверняка рожать детей… против нее нашлись улики, позволяющие если не казнить, то заточить в Тауэр! Плевать, что эти улики косвенные, что саму Марию за куда более серьезные поступки Эдуард не только не казнил, но даже не бросил в Тауэр. Кортни собирался жениться на Елизавете — этого, по мнению противников Елизаветы, было вполне достаточно, чтобы ту уничтожить.
Пусть она не дала согласия, но уже само ее имя было преступлением. А тут еще Уайат подлил масла в огонь, откровенно заявляя о том, что королевой должна быть именно Елизавета!
Мария поджимала губы и раздувала от возмущения ноздри, ее лицо стремительно теряло остатки красоты, становясь злым и временами очень неприятным. Цепкий взгляд теперь проникал внутрь, сковывая и заставляя холодеть. Ночами, лежа без сна, она изводила себя подозрениями. Елизавета отправилась в имение Доннингтон на реке Ламберт, что к западу от Лондона. Туда же спешно свозились запасы продовольствия и всякой всячины для многих людей. Зачем, что замышляла принцесса?
Чем дольше длилась неопределенность с приездом принца Филиппа, тем более злыми становились мысли королевы. Англичане содрогались при одной мысли о правлении испанцев, мало ли чем встретят Филиппа и его придворных? Нужно быть готовой ко всему. Нельзя, чтобы испанцы заметили вражду.
А Филипп все тянул, Мария оказывалась в двусмысленном положении; ни для кого не секрет, что она едва ли не сама предложила Карлу себя в снохи, что будет, если и эта помолвка сорвется?! В ее жизни расторгалось столько помолвок, что еще одной она просто не переживет! Мария была заочно влюблена в будущего супруга, невзирая на то, что тот годился ей почти в сыновья. Филипп нравился ей всем — своей молодостью, внешностью и уже тем, что был католиком и сыном Карла. Но главное — он был ее последней надеждой стать матерью.
И если для этого замужества нужно пожертвовать Елизаветой, то Мария готова была пожертвовать! Если будет доказано, что принцесса замешана в заговоре, как беспрестанно твердит испанский посол Симон Ренард, значит, пусть отвечает перед Советом!
Ренард показывал королеве перехваченное послание Уайата к французскому послу, в котором упоминалась Елизавета как возможная королева Англии. Конечно, это не доказательство против самой Елизаветы, но Мария уже была согласна и на жестокую расправу с сестрой, только бы увидеть Филиппа Испанского в Лондоне!
Если вспомнить, что его отец король Испании Карл требовал вообще устранения Елизаветы, за нее становилось просто страшно…
Тауэр для принцессы
Нет, даже отъезд в Доннингтон ее не спас. Елизавета могла уехать в любую глушь, зарыться с головой в доннингтонские сугробы, залезть в мышиные норы старого замка, ее все равно вытащили бы на свет!
Ее именем был организован новый заговор, и никого не волновало, желает ли она сама быть заговорщицей. Елизавета могла стать королевой, следовательно, нашлись те, кто пожелал таковой ее сделать, но при этом став королем. Согласие самой принцессы мало волновало заговорщиков, они были убеждены, что, почувствовав вкус власти, вчерашняя незаконнорожденная согласится на все. Пока не согласна? Это только пока… Тем послушнее будет потом.
Потом были мрачные закрытые покои Уайтхолла, где ее допрашивали час за часом, день за днем, пытаясь выдавить (хорошо хоть не выбить!) признание, что знала о заговоре и действительно была его центром. Это было время на самом острие ножа, скажи она лишнее даже не слово, а один звук, и участь решена. Мать Елизаветы Анну Болейн запросто казнили за подозрение в измене королю, дочь обвиняли в организации заговора против законной королевы.
— Томас Уайат сознался в вашем участии в заговоре… — Глаза Гардинера не насмешливы, они злобны.
Елизавета не сомневалась, что главным его желанием было посмотреть на ее казнь. Ждать от такого сочувствия или какой-то помощи не стоило, как и обвести вокруг пальца, как когда-то Тиррита, тоже не получится. Тогда ее обвиняли лишь всего-навсего в связи с Сеймуром (хотя и это было смертельно опасно), теперь в участии в заговоре против королевы.
— Нет! Я ни в чем не виновна, это оговор!
— Зачем ему вас оговаривать?
— Это вы у него и спросите!
Через несколько дней мучений:
— По приказу королевы вас препровождают в Тауэр!
Елизавета от таких слов едва не потеряла сознание. Сквозь туман почти беспамятства она потребовала встречи с сестрой или хотя бы возможности ей написать…
— Я не виновата перед королевой. Она не примет на себя грех казни безвинной!
Ответом был насмешливый взгляд:
— Подчинитесь, леди, это все, что вы сейчас можете сделать. Леди Джейн казнена вместе со своим скороспелым супругом.
И снова стены плыли перед глазами, а потолок рушился. Джейн, просидевшая совсем не по своей воле на троне всего девять дней и не успевшая насладиться ни единым мигом власти, поплатилась за чужие амбиции своей головой!
Господи, неужели в следующий раз топор со свистом опустится на ее шею?! Елизавета была готова броситься на колени перед Марией, умоляя сестру поверить, что она не виновна в заговоре, ведь использовать ее имя можно и без согласия. Но королева слушать не желала, в ней взыграла давняя ненависть — Елизавета, отродье шлюхи, жить не должна! Но разве ее вина, что родилась не долгожданным сыном, а дочерью?! За что ей это проклятие?! Казненная мать тащила за собой и дочь…
Написать письмо все же удалось, хотя Елизавета вовсе не была уверена, что Мария его прочтет.
И вот в дождливое хмурое Вербное воскресенье за ней с грохотом захлопнулась дверь камеры…
Можно сколько угодно кричать о своей невиновности, стучать в дверь, рвать на себе волосы… Она
