– Ты красивая, – добавил Лукоморов, недобро усмехаясь. – Подумай, какая ты вернешься через пять лет лагеря.
– Нет у меня никакой наркоты, – заплакала девица. – И не было никогда, я не употребляю. Нет у меня…
– Приедем в милицию – появится, – зловеще ответил Виталик, страшно сузив глаза и состроив мрачную физиономию. – А на прошлой неделе в гостинице одного мужика девушка клофелином опоила и ограбила вместе со своим дружком. Слышали?
Мы эту парочку как раз ищем, и кажется мне, что по приметам вы оба как раз очень подходите.
Теперь уже девушка и парень убито молчали, до них стало доходить, что переплет, в который они попали, может внезапно оказаться очень жестким и неудобным.
– Пять лет за наркоту, которую мы у тебя непременно найдем, – спокойно, как бы размышляя, заметил Лукоморов. – Да еще пара лет за того парня с клофелином. Он чуть не сдох. Так что светит тебе, красавица, лет семь строгого режима. Выйдешь старухой, кому будешь нужна? А о тебе, милок, я даже не говорю, – сощурился он на водителя. – Знаешь, что с такими, как ты, в зоне делают?
Опустят по полной программе, пидарюгой лагерным станешь в два счета. Жалко мне тебя. – Он демонстративно вздохнул и посмотрел в окно машины, на улицу, где потоком двигались люди и откуда слышался скрежет по рельсам далекого трамвая…
Что-что, а создавать невыносимую атмосферу давления Лукоморов с Виталиком умели. У них был большой опыт «выступлений в паре».
И водитель не выдержал. Психологически это понятно: только что он был нормальным двадцатилетним пацаном, успешно «косящим» от армии на выгодной непыльной работе – развозил девочек по клиентам. Все было так хорошо и красиво, жизнь улыбалась каждый день, а сейчас вдруг за одну минуту все стало очень плохо.
Причем сама жизнь вокруг не изменилась: по-прежнему идут трамваи по улице, шагают по своим делам веселые люди, женщины катят коляски с детьми, а ночью в дискоклубе соберутся дружки. Но уясе без него, вся эта приятная жизнь для мальчика Бори закончилась. Все это уже не для него. Какая-то минута – и все пошло прахом. Осталась только эта машина – ив ней два строгих неприятных мента.
И мальчик Боря не выдержал – невыносимо оставаться в этой машине и слушать такие строгие безжалостные слова! Одним рывком он распахнул дверцу и кинулся вон. Куда угодно, лишь бы кончилась эта ужасная «трамбовка», лишь бы не слышать этих страшных угроз и не видеть презрительно сощуренных глаз.
Он не привык, чтобы с ним так разговаривали. Рос Боря без отца, и мама всегда баловала его. Из последних сил выбивалась, чтобы ее мальчик был хорошо одет, ни в чем не нуждался. И в школе учителя жалели его: растет без отца, в неполной семье. Так и жил Боря до двадцати лет этаким долговязым недорослем, с детства твердо уверенным в том, что ему позволено все, а сделать ему плохое никто не решится.
И вдруг – такое! Желание убежать было защитной реакцией неподготовленного человека.
Только оказался Боря слишком долговязым: много морковки кушал в детстве, вот и оказались ноги слишком длинными. За одну из них успел ухватиться капитан Лукоморов.
Водитель прыгнул из машины наружу, но нога его осталась внутри – капитан зажал ее руками и резко дернул на себя. Потом втащил Борю внутрь и ловко защелкнул наручники на запястьях. Тот корчился от боли: только что во время неудачного побега сильно ударился грудью о порог машины, и разбитого носа текла кровь, заливая подбородок и капая на грудь.
– Что ж ты так неосторожно-то? – укоризненно заметил капитан. – Тебе же, сучара, сказано было сидеть тихо, не дергаться. А ты вертишься во все стороны.
Теперь водитель просто заплакал. Он шмыгал носом, пытаясь втянуть в себя кровь, и глаза у него были потерянными. О девице на заднем сиденье и говорить нечего: увиденное произвело на нее достаточно сильное впечатление…
– Номер квартиры, – потребовал Виталик. – Быстро! Номер квартиры! Не врать! Соврете – хуже будет. Цуцики…
– А зачем мы будем ждать сорок минут? – спросила Марина, когда они с Вербиным взяли по чашке кофе и сели за свободный столик в углу. Если деньги уже изъяты и девушки пошли с клиентами в квартиру… Чего еще ждать?
Вербин покосился на нее подозрительно, как бы спрашивая себя, действительно ли Марина этого не понимает.
После короткой паузы он ответил спокойным равнодушным голосом, глядя куда-то через плечо Марины.
– Сорок минут – это то время, за которое наши подсадные успеют переспать с проститутками. Для полноты картины совокупление должно произойти. Тогда это будет полноценное задержание за оказание услуг сексуального характера за деньги. Чтоб все было точно так, как записано в законе. Ясно?
Он отчеканил все эти неприятные слова, не глядя на Марину, подчеркнуто ровным тихим голосом, как будто читал лекцию в школе милиции.
– Ясно, – ответила Марина еле слышно и уставилась в чашку, размешивая брошенный туда буфетчицей сахар. – А кто эти люди? Я имею в виду: кто эти двое мужчин, которые пошли с девушками?
Но Вербин тотчас поправил ее.
– Это не мужчины, а подсадные, – довольно резко ответил он. – А девушки – это проститутки. Подсадные пошли с проститутками – вот как следует говорить.
Марина достала сигарету и, затянувшись, выпустила струю дыма в сторону от Вербина. Потом постучала длинным ногтем по сигарете, нервно стряхивая пепел.
– И все-таки, – поинтересовалась она снова. – Кто эти подсадные? Мне ведь можно об этом знать?
Майор недовольно пожал плечами и нахмурился.
