подозрения до мысли, что от скорого мира на основе статус-кво СССР может выиграть больше, чем от борьбы до победного конца, тяготы которой должны были нести русские и результаты которой могли быть зачеркнуты отдохнувшими и непострадавшими западными державами, был лишь один шаг.
То, что в эти годы в СССР над этим задумывались, не вызывает сомнений. В Вашингтоне и Лондоне это учитывали и были озабочены, как предупредить русско-германский сепаратный мир. Основным плодом этих размышлений явилось требование о безоговорочной капитуляции Германии.
Автор не ставит перед собой задачу показать правильность и ошибочность споров по вопросу о втором фронте. (В 1942 году у западных держав были уважительные причины для сдержанной позиции, в 1943 году, оценивая положение с точки зрения русских, причины были менее уважительные.) Решающим моментом для Германии было то, что взрывчатый материал, который был внесен из-за этих споров в союз, был действенным лишь в России, и поэтому, так же как и в Первую мировую войну, союзников можно было расколоть лишь путем заключения сепаратного мира на Востоке, а не на Западе.
В своем известном приказе от 23 февраля 1942 года (из которого по-прежнему любят цитировать фразу, что «гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское остается») Сталин давал ему очередной аванс: Советский Союз не ставит себе целью «уничтожить германское государство… Красная Армия имеет своей целью изгнать немецких оккупантов из нашей страны и освободить советскую землю от немецко-фашистских захватчиков». Только это, и не больше. В этом приказе Сталин назвал «вероятным» и «желательным», если война за освобождение советской земли приведет также к свержению «клики Гитлера». Тем самым эти задачи не были обязательными целями войны и условием для заключения мира.
Еще один человек предлагал Гитлеру в 1942 году (6 декабря) закончить «главу бессмысленной отныне войны против России новым Брест-Литовским миром». Им был Муссолини. Реакция Гитлера была характерной: «Если русские получат хотя бы на полгода перемирие для реорганизации своих сил, возникнет новая русская сила, против которой Германии опять придется выступить». (Именно так, а не наоборот: «которая выступит тогда против Германии»; Гитлер сам не верил в то, что говорил.)
Гитлер был и оказался рабом своей бредовой идеи о колонизации Советского Союза. До тех пор, пока на Востоке от Германии находилось русское государство, Германия «должна» была выступить против него, если даже была возможность одновременного удара с Запада и опасность быть раздавленной или разорванной Советским Союзом и западными державами.
Гитлера никогда не покидала мысль, что Запад, даже враждебный, всегда является своего рода непроизвольным, невольным союзником Германии. Советский Союз, даже мирный, является неизбежным врагом и его предрешенной жертвой. Это была та идея, которая лишила Германскую империю последнего шанса пережить войну и в конечном счете вычеркнула ее из списка государств. Рузвельт и Черчилль могли опасаться в 1942–1943 годах сепаратного мира между Германией и Россией. Однако Гитлер сам сделал излишними такие опасения.
Рузвельт и Черчилль не знали этого и, если бы им об этом сказали, не поверили бы. Для них был непостижим и недоступен образ мышления, который скорее ставил на карту существование своей страны, чем отказ от уже явно недостижимой цели завоеваний. Они не только опасались, что из-за затяжки с открытием второго фронта Сталин может пойти на мир, чтобы вырваться из войны, но и предполагали, что Гитлер, особенно после Сталинграда, наверняка ухватится двумя руками за такую возможность спасения. Они не могли и думать, что Германская империя скорее совершит самоубийство, чем откажется от своих планов в отношении СССР Они серьезно думали о том, как предупредить преждевременный распад большой военной коалиции. Результатом их размышлений явилось требование о безоговорочной капитуляции Германии, которое было провозглашено 23 января 1943 года на совещании в верхах западных держав в Касабланке, приглашение, которое Сталин отклонил.
Это требование исключало любое перемирие или переговоры о мире со стороны западных держав не только с Гитлером, но и с любым другим германским правительством. Оно означало, что война должна вестись до полной победы, что после победы государственная власть в побежденной Германии перейдет в руки держав-победительниц, что дальнейшее существование Германской империи будет зависеть от воли этих держав. Подобного рода требование в межгосударственных, уже не говоря о гражданских, отношениях было беспрецедентным. Однако оно явилось результатом определенной вынужденной логики, обусловленной положением западных держав в январе 1943 года, которое Германия создала сама.
Это положение определялось двумя моментами: выигранной русскими гигантской битвой на уничтожение под Сталинградом, которая, как это стало ясно каждому, означала окончательный поворот войны на Востоке, и принятием на военном совещании в Касабланке решения вновь отложить высадку англо-американских войск во Франции.
По мнению Рузвельта и Черчилля, такая ситуация была чревата двумя опасностями: непосредственной и несколько отдаленной, но также вполне зримой. Непосредственная опасность состояла в том, что у Сталина окончательно лопнет терпение в отношении своих союзников и он может предложить Германии мир на основе статус-кво, который, как они полагали, Гитлер примет в сложившихся условиях с большим облегчением.
Отдаленная опасность состояла в том, что СССР один выиграет войну еще до того, как западные союзники сумеют включиться в нее в полную силу, и тогда в Англии и Америке начнется паника и она породит стремление спасти гитлеровскую Германию от поражения, чтобы сохранить ее как «бастион против большевизма».
Требование о безоговорочной капитуляции было логичным ответом на обе опасности. Для СССР оно должно было явиться своего рода моральным эрзацем за второй фронт, а для Англии и Америки — средством отрезать самим себе любой выход из союза и войны. Кроме того, оно содержало еще и ту выгоду, что можно было отложить до конца войны дискуссии о целях войны и условиях мира, которые способствовали развитию конфликта среди сюзников.
Оглядываясь назад, можно сказать, что требование о безоговорочной капитуляции обеспечивало достижение указанных трех целей. Благодаря ему союз между Востоком и Западом действительно продержался до полной победы над Германией. Нельзя также не признать, что ситуация, которая заставила западные державы прибегнуть к этому радикальному средству для спасения находившегося под угрозой союза, была создана самой Германией. Совершенно очевидно также, что тем самым был окончательно предрешен вопрос о существовании Германской империи. По-еле безоговорочной капитуляции она могла на первом этапе существовать лишь как империя держав-победительниц. В случае если бы после победы это единство распалось, как это обычно имело место во всех союзах, Германская империя распалась бы тоже.
Такой представляется картина прошлого в наши дни. Однако в 1943 году еще длительное время было сомнительным, спасли ли действительно Рузвельт и Черчилль своей политикой о безоговорочной капитуляции союз и предотвратили ли сепаратный мир между Германией и Советским Союзом. Правда, в своем приказе по случаю 1 мая 1943 года Сталин совершенно определенно поддержал требование западных держав. Однако в июле, после своей крупной победы в грандиозной битве под Курском, русские открыто и демонстративно вновь отмежевались от этой политики: они сделали это одновременно с созданием Национального комитета «Свободная Германия», которое предусматривало предложение о ведении «нормальных» переговоров о мире, правда — теперь уже не с Гитлером, а с такой Германией, которая нашла бы в себе силы и разум освободиться от Гитлера.
Позже создание Национального комитета «Свободная Германия» было оценено лишь как пропагандистская акция. В условиях 1943 года оно было весьма серьезным политическим актом, с помощью которого Советский Союз подвергал самой серьезной проверке западный союз. Одобренный русскими Манифест Национального комитета читается как сплошная полемика против политики «безоговорочной капитуляции»: «Если германский народ по-прежнему безропотно и покорно допустит, чтобы его вели на гибель, то с каждым днем войны не только будут истощаться и иссякать его силы, но будет возрастать и виновность его. Тогда Гитлер будет свергнут лишь силой армии коалиции. Но это будет означать конец нашей национальной независимости, нашего государственного существования, расчленение нашего отечества. И пенять нам придется тогда только на самих себя.
Если германский народ вовремя обретет в себе мужество и докажет делом, что он хочет быть свободным народом и что он преисполнен решимости освободить Германию от Гитлера, то он завоюет себе
