подвешенное в темноте. Дробился свет пыльной люстры под потолком. Андрей спал на спине, приоткрыв рот, негромко похрапывая. Руки зябко спрятал под одеяло.
Анна скинула туфли. Тихо, чтоб не потревожить Андрея, подошла к окну. Дом напротив превратился в непроглядную ночь, широко горело только одно окно. Крупно, четко, будто вставлено в раму увеличительное стекло.
За широким столом сидел седой старик и, тяжело хмурясь, перебирал какие-то бумаги. Позади него, зацепившись крючком вешалки за пустоту, висел военный китель с двумя языками золота на плечах. Генерал.
Из глубины комнаты появилась старуха в чем-то темном и блестящем. Подошла вывернутой походкой балерины, поставила на стол тарелку с яблоком, сбоку нож. Старик поднял крупное лицо, старуха наклонилась, поцеловала его.
Надо же, такие старые, а у них любовь. И у нас с Андрюшей так будет. Вон какой крепкий старик. А Андрюша уже спит, устал. Сколько Андрюше лет? Смешно, не знаю, не спрашивала никогда.
Окно напротив вдруг разом погасло. Спать, спать, всю прошлую ночь не спала. Но что-то заставило ее наклониться, подобрать с полу носок Андрея, подойти к бюро и начисто стереть слово «пыль».
Глава 11
– Косыночка какая, шарфик, – умильно таяла Милочка, в общем-то искренне, бескорыстно, не вымогательно. – Краски какие, сразу ко всему, и к джинсам, и к плащу.
У нее был дар влюбленно одухотворять вещи, после чего они вынужденно оживали. Анна даже не заметила, как синий с белыми прожилками шарф сполз с нее, исчез в Милочкином рукаве, высунулся из-под ворота свитера и обвился вокруг ее шеи.
– Это тебе! – запоздало улыбнулась Анна.
– Ой, да что вы! – теперь уже притворно испугалась Милочка. – И так на мне все ваше. И как это я отдарюсь? Я для вас все, только скажите. Хотите, мы с Вовчиком вам картошки привезем из деревни? Мешок!
Тонкая, но ни одна косточка не выпирает, даже слишком гибкая, Милочка закидывала руки за голову, замирала, всегда настороже, готовая ухватить удачу, не упустить счастливый случай.
– Я лично на «шкафах» помешалась, – жалобно говорила она. – Если «шкаф», знаю, все, не устоит Милка. А если уж с шампанским ухаживает…
– У тебя у самой муж высокий.
– Был, – сокрушенно вздыхала Милочка, – потом все так, так… – Милочка опускала все ниже крепкую ладошку. – Нет у меня к нему больше никаких эмоций, ну, вы понимаете.
Анна выписывала бюллетень девушке с прямыми волосами, стекающими по плечам, вдоль спины и дальше, вниз, до пола и сквозь пол, как показалось Анне. Девушка держала в горячей руке распаренный мокрый платок, и удлиненная капля, блеснув, вдруг ловко исчезала в розовой припухшей ноздре.
– Ой, ушко мое больное, маленькое! – простонала Милочка. – Все курица проклятая!
– Курица? – не поняла Анна.
– Поехала к сестре в Калугу, помните? – Девушка жадно прислушивалась к рассказу Милочки, а той только того и надо было, голос звучал еще задушевней. – Выпили мы, конечно, в субботу с Вовчиком, и я на электричку. Народу – пусто. А я спать хочу, умираю. Легла я, значит, на лавку, сумку под голову, и совсем из ума, что в сумке у меня курица мороженая. Импортная. Народу набилось, ужас. И нет того, чтобы девушку молодую, интересную разбудить. Ну! Так ведь совсем могла без уха остаться, отморозилось бы оно, отвалилось, а людям все равно, плевать им на чужую беду.
Анна слушала уверенно-вязкий голос Милочки, но сквозь него пробивались другие слова: «И я, рядышком, сбоку, в твоей тени, тени… Веселый ты был, недавно, всегда. Так задумано, иначе нельзя. Что задумано? Уедем, уедем, куда подальше. Вдвоем. Бред какой-то».
Милочка тем временем, играя, стала вдруг всеми заброшенной, обделенной. Что бы она, Милочка, без уха делала? Как бы жила? Вовчик бы себе другую нашел, с ушами… Что-то такое шептала она про себя не то обиженно, не то забавляясь.
Анна отдала бюллетень девушке с длинными волосами, и та радостно полетела к двери.
– Ты бы к Ксении сходила. Она как раз сейчас принимает, – посоветовала Анна, взглянув на часы. Ох, еще почти два часа.
– Она – вот! – Милочка покрутила острым, жгуче-вишневым ногтем у виска, будто хотела просверлить в нем дырочку. – Молодая совсем, а уже сука готовая. Мини надела, сопли свои молодые о коленки вытирает. А как Левчук ей звякнет по внутреннему, она сразу трусики стянет, сунет их в ящик и топ-топ к нему в кабинет.
– Как же? Говорят, он… ну, с Нонной Александровной… – не удержалась Анна.
– При чем тут? Он с ней семью строит. В ЗАГС подали, – обиделась Милочка, губы поджала. – А это так. Я считаю, кому мешает? – Тут Милочка с огорчением уставилась всей голубизной на Анну. – Что вы сегодня такая, Анна Георгиевна? Я вас нарочно отвлекаю, а вы ни в какую. Хотите, я вам воблы дам? С пивом отлично.
– Муж болеет что-то, – вздохнула Анна.
– Болеет… – загадочно, но с пониманием кивнула Милочка. Но легкий отзвук недоверия шевельнулся в ее голосе.
Тут Анна увидела, что перед ней сидит старуха, скользко пристроившись на краешке стула. Из-под короткой юбки низко сползали на колени трикотажные зеленые штаны. От старухи пахло несвежей, неухоженной старостью. Стертая камея, оттягивающая тронутые тлением кружева у ворота, показалась Анне тошнотворной, как плевок. Старуха, не обращая внимания на Анну, открыла клеенчатую сумку, оттуда, разрастаясь кустом, поднялся запах валерьяны. Танцующими руками она принялась копаться в глубине сумки.
– Слушаю вас, – терпеливо сказала Анна.
Старуха подняла голову, светлыми высушенными глазами посмотрела на Анну. Ее лицо, когда-то красивое, оплывало вниз мешочками мягкой кожи.
– Все Клавка! – дребезжащим, плохо вставленным в горло голосом вскрикнула старуха. – Нарочно чешется. Сунет руку под халат и при мне скребется всеми ногтями.
– О Господи, – с брезгливой скукой простонала Милочка и хихикнула, наклоняя голову к столу.
– Нет ключей, – беспомощно прошамкала старушонка и съежилась. Ноги ее в мальчишеских кедах повисли, не доставая до пола.
– Ложечки с собой ношу, – старуха на миг расцвела зубастой пластмассовой улыбкой. Она вынула из сумки и показала две изжеванные, мятые ложки. Как ребенок, отвлеклась, поигрывая с ними, баюкая, укачивая. – А-а!.. С собой ношу. Старинное серебро. – И снова, окунув руки в сумку, принялась там мелко копошиться.
– Нету ключей! – простонала старуха, белыми, дикими глазами глядя на Анну.
«И я потеряла ключи», – вдруг похолодев, ясно поняла Анна. Она перехватила свою сумку за ремешок, дернула молнию. Ее пальцы сразу тупо уперлись в кристалл. Она походя, рассеянно удивилась, не ощутив привычного тепла. Да вот они! Слава Богу! Она беззвучно потерла ключи друг о друга.
Анна смущенно оглянулась на Милочку, та безмятежно рылась в своей глубокой спортивной сумке.
– Клавка! О, проклятая! – Nтарушонка вдруг заторопилась к двери.
– У меня бабка точь-в-точь такая. Все теряет и еще под себя ходит. Ой, мамочке моей достается! – мелко вздохнула Милочка. – Хорошо, я разменялась. Успела. Вовчик мне так и сказал: или разменяешь, или ку-ку. Значит, до свидания. У него вся родня богатая, вся с золотыми зубами, а я, выходит, нищая.
– Следующий! – грубым голосом крикнула Милочка. – Там еще полкоридора, Анна Георгиевна. Все к Никольской.
Анна старательно задавала вопросы. Милочка выписывала летучие рецепты, и тут же тонкой кисточкой драгоценно красила длинные ногти.
– Ничего, ацетоном пахнет? Если вам ничего, пусть нюхают. – Милочка, откинувшись, любовалась сахарной своей ручкой. – Там этот Семеночкин, гвоздь ржавый. Вы уж с ним не вступайте. Его вся поликлиника знает.
Семеночкин оказался человечком скромного роста, с криво моргающими глазами. Пряди волос были
