«Поднимался… Вот всегда лифт сломан, а сегодня, как назло, работает. Застрял бы он, а тут и Андрюша пришел», – по краю скользнула мысль.
– Девочка моя, теперь давай без суеты. Значит, так. Будем собираться, я тебе помогу. Хватит одной сумки.
Автандил по-мальчишески проворно вскочил с кресла. Он боролся с улыбкой, грудь распирало широкое дыхание. Он смотрел на нее уже взглядом собственника.
– У тебя синие глаза. Я знал, знал, у меня получится! Давай, одевайся! Где твоя шуба? В передней? Сейчас принесу, как его? – Он запнулся на секунду. – Зверь этот, песец, песец… Машина внизу, – торопил ее Автандил. – Платок надень, девочка. Сапоги. Хотя всего-то до машины. Ветер сегодня, простудишься еще.
Он зацепился об угол ковра, взмахнул руками и рассмеялся ласкающим осторожным смехом. Анна почувствовала прямой укол в сердце. Как давно Андрей не смеялся так. Она забыла этот смех, нарочно забыла. Андрюша, Боже мой! Почему он смеется твоим смехом?
– Никуда я с вами не поеду, – раздельно, медленно, с внезапным отчаянием сказала Анна. – Еще чего!
– Как… не поедешь? – Невесть откуда возникшая мертвящая синева залила его лицо, и только блеснули оскаленные зубы. – Это как? Ты должна, иначе нельзя.
– Это почему нельзя? И вообще я без Андрюши… – безумный страх, сковывавший ее, отступил. Но все, что происходило, оставалось для нее чудовищным, диким бредом.
– Нет, ты поедешь. Мне… понравилось. Я… я тут хочу. Что ты со мной делаешь? – Голос его сузился до свиста, шипения, он вырвался из горла с металлическим скрежетом. – А это что? Летит! – вдруг хрипло задохнулся он. Его палец провел кривую дугу, провожая какое-то движение, разбудившее воздух.
– Где? – Анна увидела вяло летящую муху. Она звонко и бестолково ударилась о стекло. – Это же муха. Проснулась.
– Муха?! – Он не спускал с мухи обезумевшего взгляда. – А почему она проснулась?
– Тепло в комнате, вот и проснулась.
– Не предупреждали. Там такое не крутили! – Серная пена вздувалась и беззвучно лопалась на его губах. Автандил все больше запрокидывался назад, будто внутри он был полым, надутым чем-то легким. Глаза его погасли. Теперь это было уже гладкое стекло, лишенное взгляда и жизни.
– Испортила меня, – скрипнул Автандил, задыхаясь. – Проклятая!
Даже не оттолкнувшись от пола, потому что это был уже не прыжок, а полет, он, подхваченный какой- то разрушительной силой, повис в темном проеме дверей. Анна увидела, что весь он расползается и кое- где в нем уже образовались просветы и провалы. Распускался рядами свитер, но то же происходило и с его лицом, исчезли лоб, щека, подбородок, как если бы кто-то потянул за нитку это живое вязание.
Анне даже померещились две проворные черные лапки. С немыслимой быстротой они ловко сматывали цветные нитки, вены, жилы в толстый клубок. В появившихся пустотах уже можно было разглядеть еле освещенную переднюю. Это длилось одно мгновение. Автандил исчез, и только позади, в глубине, неясно белела висящая на вешалке шуба Анны.
– Как есть Аленушка над прудом. И в приятном одиночестве! – В дверях стоял Лапоть. В голосе его слышались обычные в последнее время ленца и издевка.
– Эдик, Эдик, – Анна невольно потянулась к нему. Пусть Лапоть, пусть кто угодно, только бы не оставаться одной с этим страшным непонятным человеком.
Лапоть пристально взглянул на нее.
– Он там, – быстро, но шепотом проговорила Анна, указывая на переднюю.
– Кто? – Лапоть оглянулся. – Вы о ком, Анечка, не пойму?
– Автандил.
– Ав-тан-дил? – протянул Лапоть, недоуменно поднимая брови. Собственно, и бровей-то не было, так, какие-то редкие, торчащие в стороны пучки прошлогодней травы.
– Ну да, Андрюшин брат, двоюродный, – торопливо попробовала объяснить Анна, не сводя вздрагивающего взгляда с двери. – Чушь какая-то. Но так похож, вылитый, не отличишь, с ума сойти. И еще… все предлагал с ним куда-то…
– Уехать, да? – глянул на нее Лапоть. – Ну, дела! Погодите, Анечка. Дайте сообразить. Значит, просто вылитый? И где он? Ушел?
– Если бы ушел. Он… так! – Она неопределенно повела руками в стороны, но, похоже, Лапоть понял ее.
– Так? – повторил он ее жест и добавил, что-то углубленно продумывая: – Что ж, и так можно.
– Не уходите, Эдик, я боюсь с ним одна… – взмолилась Анна.
– А его уже нет, – Лапоть смачно прищелкнул языком, – нет его, кончился весь. И не ищите.
– Правда? – Анна с облегчением перевела дыхание. – А вы с этим, ну, с Автандилом знакомы?
– Отчасти, отчасти! – Лапоть по-кошачьи зажмурился, затанцевал на месте. Приоткрыл один глаз, вдруг ставший пронзительно зеленым, поглядел на Анну. – Вот и оставляй вас тут без присмотра, Анечка, лапочка. Ай-яй-яй! Чуть было не согрешили. Что бы тогда Андрею сказали? А где наши туфельки, туфельки? – вдруг вытянув губы жирной трубочкой, просюсюкал Лапоть. Он со скрипом согнул слоистое брюшко, выудил из-под тахты синюю туфлю. Заодно поднял с ковра розовый лифчик Анны, ловко завернул его выпуклым цветочком, преподнес Анне с нечистой улыбкой.
– И пуговка-то, не в ту петлю попала. Все второпях, второпях потому что, – непристойно хихикнув, он постно отвел глаза. – Весьма, весьма соблазнительно. Не отрицаю. Античные формы. Но даже глядеть не смею, как истинный друг Андрея, нет, нет!
– Эдик! – Анна резко вскочила, отвернулась к окну.
Господи, босая, колготки на полу, блузка нараспашку, грудь открыта. Слезы обожгли глаза!
– Сами дали ему ключи, не врите. Он же из ваших дружков!
– Самое смешное, Анечка, – безобразно расхохотался Лапоть, – что этот родственник наш, Автандил, вовсе и не трепло. Возможности у него, скромненько говоря, колоссальные, если я все правильно понял. А вы? Все косность наша, до сих пор поджилки трясутся. Нет широты взгляда, размаха, охоты к перемене мест. А ведь был ваш шанс, Анечка. Обалденный причем. Да любая бы… Именно, что любая, а вы… Нет, вы уникум, Анечка, поверьте, исключение из всех правил. Вот у нас и творится невесть что…
Лапоть в рассеянности пощипывал пухлую и вислую мочку уха, сморщился, нехорошо задумался, покачивая головой в такт каким-то неясным мыслям.
– Оно, конечно, сильный ход с братцем. Но ведь совсем не в ту сторону. Так ошибиться, такую дать промашку. Вот убейте меня, не пойму. Неужели оттуда не видно, что дело совсем в другом? Они же могут все насквозь, насквозь, вперед, назад, по всей шкале. И не разобраться, что дело в другом, совсем в другом…
– Еще кольцо. Такое же, как мне Андрюша… Точно… – вставила Анна.
Но кольца на пальце не было.
– Даже кольцо? – Лапоть взвешивающим взглядом оглядел Анну. – Да, по высшему разряду они вас! Но колечко не ищите. Ку-ку колечко. Давайте я вам лучше кофе сварю, Анюточка, – он с глумливой улыбкой глянул на голые ноги Анны, – вы пока колготки наденьте, а я вам – кофе.
Анна сунула ноги в туфли, колготки скомкала, затолкала под подушку. А Лапоть тут же возник на пороге с подносом в руках. На подносе две чашки, в них угольно-черный кофе. Что он жует? Мясо горячее, во рту шипит. Когда только он успел?
– Пейте, Анечка.
Анна послушно сделала глоток, но кофе показался ей горьким, как отрава. Дрожь в груди утихла, и она рассеянно слушала раскатывающиеся в стороны слова Лаптя.
– Я, Анечка, к тому, что от жизни надо уметь брать кусок побольше, пожирней. А вы! Ну, просто жалко на вас глядеть. Я тогда, на Кузнецком, я же вам просто все разжевал и в рот положил. При этом здоровьем рисковал, заметьте. Я потом два часа ноги парил, ногти стриг, а ботинки вообще выбросил. Ну, а в результате? Ничего вы так и не поняли. Но я к тому, если без шуток: почему бы нам с вами не подружиться? Я серьезно. – Анна удивленно вскинула на него глаза, но Лапоть смотрел строго, без обычной ухмылки. – Так вот. Я о вашем Славе. Ребенок отстает в развитии. Матушка ваша болеет, давление, стенокардия. –
