был дружен с Валлесом, познакомился с Жюлем Гедом, он слышал о Марксе, о Международном Товариществе Рабочих. Это идейные люди, не похожие на Гамбетту или Флоке. Но что сталось бы с ними, приди они к власти? Может быть, и они забыли бы свои прошлые мечты, свои революционные фразы? Такое уже было с левыми республиканцами. Но это только «может быть», а сейчас Золя уважает их, уважает сами идеи и пишет о себе как о «старом республиканце, который в будущем непременно станет социалистом».
Работа над романом идет между тем своим чередом. В июне Золя составлял только «план», а в конце июля уже определил для себя срок окончания книги: «Моя работа над романом «Земля» в полном разгаре, но это настоящая каторга, не рассчитываю закончить книгу раньше марта и сомневаюсь, стану ли печатать ее фельетонами»
К марту 1887 года было закончено всего две трети романа. Золя не укладывался в им же определенные сроки. Только в августе написана последняя фраза и поставлена последняя точка: «Вчера утром я закончил «Землю»
Золя все же пришлось печатать роман фельетонами. Газета «Жиль Блаз» загодя оповестила своих читателей, что на ее страницах начиная с 28 мая 1887 года «начнет печататься большой роман Эмиля Золя «Земля». В сообщении давалась краткая характеристика нового произведения, которую составил сам автор: «Земля» — это этюд о французском крестьянине, о его любви к земле, о его вечной борьбе за обладание ею, о его обременительном труде, о его маленьких радостях и больших страданиях… В итоге автор пытается сделать для крестьян то, что он сделал для народа предместий и для рабочих большого индустриального центра в «Западне» и в «Жерминале»…»
Но как бы хорошо ни была составлена рекламная заметка, печатание романа небольшими отрывками не пошло ему на пользу, помешало его целостному восприятию. Разрушалась эпическая основа романа, оставался в тени своеобразный философский лиризм произведения, и, наоборот, становились более назойливыми натуралистические детали, подчас очень грубые и откровенные. Еще не была напечатана и половина романа, как критика пришла в движение, и страницы газет заполнились скороспелыми статьями о «Земле». Роман ругали почти единодушно, так же как в свое время «Западню» и «Нана», и даже больше. И хотя Золя привык к этому, чувство досады его не оставляло. Самым обидным было, пожалуй, то, что подвергалась сомнению поведанная им правда о крестьянине. В письме к Октаву Мирбо он так и сказал: «Всякий швыряет мне в лицо «своего крестьянина». С какой же стати один лишь мой оказывается фальшивым? Поверьте, я так же ходил к первоисточникам, как и все вы».
Золя закончил роман 18 августа, и в тот же день ему был преподнесен неприятный сюрприз. Пять молодых писателей, которых читатели хотя и не очень-то хорошо знали, но считали приверженцами натуралистической школы, выступили с коллективным посланием в газете «Фигаро»: «Земля» Эмиля Золя». Это походило на манифест, призывавший к свержению автора «Ругон-Маккаров». Они выступали от имени молодежи, от имени будущего французской литературы:
«Метр опустился до самых глубин гнусностей. Ну что же! Это кладет конец его проделкам. Мы со всей энергией отказываемся от этой лживой литературы достоверности, от этого стремления совместить разум и сомнительный успех. Мы отказываемся от этих молодцов, рожденных золяистской риторикой, от этих огромных силуэтов, нечеловеческих и несуразных, лишенных сложности душевных переживаний, которых просто выкинули на проплывавшие нивы из окна промчавшегося экспресса. Не без сожаления, но решительно мы отворачиваемся от «Земли» — этого ублюдка, последнего произведения, порожденного великим умом, некогда создавшим «Западню». Мы взволнованы, отказываясь от человека, который относился к нам очень дружески.
Наш протест является гласом безукоризненной честности, утешением совести молодых людей, озабоченных тем, чтобы защитить свое творчество — хорошее или плохое — от возможного уподобления извращениям метра.
Необходимо, чтобы все силы нашей трудолюбивой молодежи, все прямодушие нашей артистической совести, выдержку и достоинство мы противопоставили бы литературе, лишенной благородства; мы протестуем от имени здорового и возмужалого честолюбия, во имя нашей веры, нашей глубокой любви и высшего уважения к искусству».
Подписали: Жозеф Рони-старший, Поль Боннетэн, Люсьен Декав, Поль Маргерит, Гюстав Гиш.
Глава двадцать седьмая
Итак, пятеро молодых писателей заварили кашу. «Манифест» вызвал настоящую сенсацию и заставил Золя пережить неприятные минуты. Что побудило «пятерку» к такому неожиданному и резкому выступлению, кто главный зачинщик? Эти вопросы мучили Золя и его ближайших друзей.
«К моему крайнему удивлению, развернув утром «Фигаро», я увидел, что на первой же странице стоят пять подписей: Поль Боннетэн, Рони, Декав, Маргерит, Гиш. Черт побери, четверо из пятерки — завсегдатаи моего чердака».
«Я не знаю этих молодых людей… Они не принадлежат к моему окружению, поэтому они не могут быть моими друзьями. Наконец, если они мои ученики, то это мне было не известно. Но если они не друзья и не ученики, то почему они отвергают меня?..» (интервью газете «Жиль Блаз»).
«…вызов остается без ответа… в битве за «Землю» плоды пожинают враги».
«Мне не надо было посещать Гонкура после его возвращения из Шанпрозе, чтобы догадаться, что в итоге это и есть как раз тот дом, где могут родиться сплетни и шумиха. Я знаю, однако, от Орса, который стоит близко к этому источнику, что один плохо воспитанный человек по имени Рони написал пасквиль (это, впрочем, чувствуется) и что вдохновителем был Боннетэн, который и пустил все дело в ход.
Теперь возникает вопрос, не вдохновила ли Боннетэна, человека с низкой душонкой, некая личность, у которой все они бывают?»
«Я сразу же узнал Рони по туманным, педантичным фразам, а Боннетэн мог лишь помочь ему выйти в свет. Все это производит впечатление чего-то смешного и непристойного. Вам известно, как философски я отношусь к брани. Чем больше живу, тем сильнее жду непопулярности и одиночества.
В общем я в четверг закончил «Землю» и счастлив, что успел бросить книжицу в это болото с лягушками. Как она упадет туда, хорошо или плохо, меня не интересует».
