русски в «Вестника Европы», санкт-петербургском журнале (1877 г.).. Я лишь воспользовался фактами, слухи о которых везде носились в воздухе. Но все — среда, местность, персонажи, содержание — было создано мною и без малейшей мысли о моем будущем романе…»
ВОПРОС: — Раз уж вы посвятили роман франко-прусской войне, то нужно ли было вам касаться последующих событий, в частности событий Коммуны?
ЗОЛЯ: «План мой всегда предусматривал, что я дойду до Коммуны, ибо я рассматриваю Коммуну как прямое следствие падения империи и войны…»
ВОПРОС: — Работали ли вы над романом во время вашего последнего путешествия по Пиренеям?
ЗОЛЯ: «Нет… Я могу работать, только устроившись хотя бы на несколько дней в одном месте. На этот раз я увозил в моем сундуке пять первых законченных глав, надеясь их перечитать, а у меня даже и на это не нашлось времени».
ВОПРОС: — Посетили ли вы Эльзас и Лотарингию и другие места, которые описали в романе?
ЗОЛЯ: «Нет, я не побывал ни в Эльзасе, ни в Лотарингии. Я хотел бы отправиться в Мюльхауз и вернуться через Белфор, чтобы проделать весь путь отступления 7-го корпуса. Мой роман открывается этим отступлением. Но у меня опустились руки перед скучными хлопотами о паспорте и перед назойливым любопытством, которое, несомненно, будет возбуждено моей поездкой… Моя главная забота — это Реймс и Седан и, главное, окрестности Седана».
ВОПРОС: — Можно ли вас понять так, что центральным эпизодом, ради которого написано все произведение, является Седан?
ЗОЛЯ: «Как всегда, я хотел включить в книгу всю войну, хотя мой центральный эпизод — это Седан. Под «всей войной» я понимаю: ожидание на границах, походы, сражения, панику, отступления и т. д… Я всегда, как мы говорим, глазами все съел бы, да желудок не позволяет. Когда я берусь за какой-нибудь сюжет, я хотел бы, чтобы в нем поместился целый мир. Вот откуда мои мучения — в этом желании огромного, всеобъемлющего, которое никогда не будет удовлетворено».
ВОПРОС: — Какова история названия «Разгром»?
ЗОЛЯ: «Название «Разгром» истории не имеет. Я его выбрал уже давно. Оно одно хорошо говорит о том, чем должен быть мой роман. Это не только война, это крушение династии, это крах целой эпохи».
ВОПРОС: — Что вы можете сказать о композиции книги?
ЗОЛЯ: «Я разделил роман на три части, по восьми глав в каждой; таким образом, всего в нем двадцать четыре главы… Первая часть содержит первые поражения на Рейне, отступление от Шалона и поход от Реймса до Седана. Вторая часть целиком посвящена Седану. Это сражение, развернутое на двухстах страницах. Третья часть — это оккупация, лазареты, наконец, осада Парижа и в особенности пожары во время Коммуны под кровавым небом, которыми я кончаю».
ВОПРОС: — Как готовились вы к написанию романа?
ЗОЛЯ: «Я следовал моему постоянному методу: бродил по тем местам, которые описываю, читал все письменные документы, которых невероятно много; наконец, подолгу беседовал с актерами драмы, срок постановки которой я мог приблизить. А вот что мне больше всего послужило для «Разгрома». Когда война была объявлена, среди безработных представителей свободных профессий, среди адвокатов, молодых учителей, даже среди представителей университета, старых профессоров, были люди, очень часто имевшие широкое образование, и, освобожденные от военной службы, они сами вступали в армию простыми солдатами. Вечерами, на биваке, они записывали свои впечатления и приключения в маленьких записных книжках. У меня на руках было пять-шесть книжек, которые мне были письменно предложены, то в оригинале, то в копии; одна или две даже ненапечатанные. В этих книжках меня больше всего интересовала жизнь, пережитое. Все они были похожи друг на друга. Их объединяла совершенная общность впечатлений. И вот самый фон «Разгрома» я получил из этих книжек».
ВОПРОС: — Как вы относитесь к своему роману?
ЗОЛЯ: «…Вы хотите знать, доволен ли я? Разве я вам уже не говорил, что я никогда не бываю доволен книгой, пока ее пишу? Я хочу все вместить в нее, я всегда в отчаянии оттого, что возможность осуществления ограничена размерами книги».
Такого интервью Золя не давал, но все его ответы доподлинные. Извлечены они из писем к Ван Сантен Кольфу, а также из статьи «Седан», напечатанной незадолго до выхода романа.
Золя редко писал предисловия к своим книгам. Как-то он даже сказал по поводу «Земли»: «Мне никогда не приходило в голову писать предисловие. Моя книга будет защищаться сама». Но Золя немного лукавил. Он любил разговаривать с читателем и делал это разными способами — составлял рекламные объявления, отвечал критикам, беседовал с друзьями, развивал мысли в подготовительных записях, которые не оставались вовсе незнакомыми для близких товарищей. В шутку или всерьез, но однажды он выразил пожелание, чтобы нашелся такой издатель, который печатал бы не только его романы, но и подготовительные материалы к ним. И это было бы не только поучительно, но и облегчило бы ему жизнь. Недоброжелатели обвиняли Золя иногда в том, в чем он не был никак виноват. Писателю стоило извлечь из своих папок «Наброски» и «Планы», чтобы начисто разбить своих противников. Так было и с «Разгромом». Поражение Франции надолго запало в умы и души французов. Прошло двадцать лет, а позор седанской катастрофы щемил сердца. Никогда еще национальное достоинство граждан великой страны не было так унижено. Хуже всего было то, что многие официальные лица, и особенно военные, не желали вдуматься в причины поражения и, одурманенные шовинизмом и реваншизмом, готовы были толкнуть Францию на новые авантюры. Реваншистская демагогия кружила головы обывателям, заставляла их рукоплескать генералу Буланже, поддерживать бредовые лжепатриотические лозунги. Со всем этим и собирался воевать Золя в своем новом романе. Он заранее знал, что кто-то его может обвинить в антипатриотизме, в пораженчестве, знал это и немного волновался. Но он знал также, что его высшая цель — подлинный патриотизм. «Я хочу вскрыть причины разгрома и показать, почему нация с таким героическим прошлым неудержимо катилась к Седану. В этой первой части «Разгрома» должны быть обстоятельно изучены причины поражения» («Набросок»).
Когда реакционная военщина попыталась напасть на Золя, он был во всеоружии. Он прочитал около ста книг, не только французских, но и немецких. Военные приказы, распоряжения, сводки, донесения — все было у него под рукой. А сколько изучено альбомов, карт, инструкций, наставлений! Каждая мелочь должна быть учтена, потому что роман придирчиво прочитают и специалисты-военные и просто те, кто участвовал в войне с Пруссией. Надо побывать на месте событий, проделать путь, который прошла армия Мак- Магона, — от Реймса до Седана, изучить места боев. Надо знать до мельчайших подробностей военный быт, психологию солдата и офицера. А форма? Легко установить, каким было обмундирование французов, а немцев?
Материалов так много, что пришлось заказать подвижную этажерку особой конструкции — только так можно было разобраться в этом хаосе документов. Но самое главное — беседы с очевидцами, знакомство с записными книжками старых вояк. Золя мог бы составить небольшую воинскую часть — столько у него добровольцев, помощников, желающих рассказать о страшных днях поражения Франции. Все это пригодилось, потому что его обвиняли в антипатриотизме, ловили на мелких погрешностях. Не обошлось и без клеветы. Некий Танер прислал из Германии в «Фигаро» письмо. Он заступался… за французскую армию, обвиняя автора «Разгрома» в умалении силы французского оружия. То-то обрадовались некоторые французские генералы! А дело обстояло просто. Немцам хотелось показать, что они разгромили достойного противника, и тем самым возвеличить свою победу. Золя разгадал этот маневр и ответил.
Еще один немец-издатель включил в предпринятое им издание «Разгрома» оскорбительные для французов иллюстрации. Золя и в этом случае пришлось обороняться и протестовать. Но общая оценка романа была восторженная. Золя читал подписи под похвальными рецензиями: Фаге, Баррес, Пелисье, Верлен, Франс и даже Леон Доде. Ни одной «жабы». Роман переводили почти на все европейские языки, его читали в Америке. «Успех, которым пользуется книга, превзошел все мои ожидания, и я бесконечно счастлив».
«Разгром» является логическим завершением социальной эпопеи Золя. Во многих романах, которые создавались в восьмидесятых — начале девяностых годов, писатель относил события к последним дням империи и, пользуясь прямыми намеками и символикой, давал читателю почувствовать близость неизбежной развязки. Круг замкнулся. Раздираемая социальными противоречиями, Вторая империя ринулась в последнюю авантюру и завершила свое бесславное существование. И надо же так случиться, что
