заплясали чертенята. — Это ты, верно, сказок начитался. Фантастики научной.
— Как же люди тут живут?
— А чего им не жить? — удивился Валера. — Воздух есть, вода не перевелась, репа с горохом растет. Живем как при Иване Грозном: лучины жжем, печками греемся. Кто побогаче, свечи закупает или керосинки.
Гена приуныл, и Валера хлопнул его по плечу:
— Не переживай! Ты ведь, наверное, ненадолго. Денек-другой, и обратно сдернешь.
— Да нет, я вроде как в ссылку. До конца лета.
— Ого! Декабрист, значит?
— Вроде того.
— Забавно… — грузовик с натугой взревел, одолевая крутой подъем. — А вот и твоя развилка, приехали, значит.
— Так быстро?
— А ты думал! Машина — зверь! — Валера качнул головой. — Видишь те руины?
— Ага.
— Наша бывшая МТС.
— Что, что?
— Уже и не знаете… — водитель усмехнулся. — Машинно-тракторная станция в переводе. Раньше здесь технику чинили — сеялки, веялки разные. Между прочим, везли со всего района.
— А теперь что?
— Теперь сам видишь — развалины, памятник старины, — Валера поморщился. — Как говорится, охраняется государством.
— Весело.
— Еще бы не весело! У нас тут кругом сплошное веселье. Особенно когда метель да мороз под сорок… — Валера аккуратно притормозил, кивнул Гене. — Все, декабрист, — финиш. Вон сворот на Северуху, так что десантируйся.
Генка неловко завозился на сиденье, кое-как распахнул тугую дверцу. Снова обернулся к Валере.
— Сколько с меня?
Загорелая физиономия водителя скукожилась.
— Это у вас в городе без «сколько» шага не делают, а здесь попросишь — и помогут. Без всякого бабла… Все, свободен, боец!
Парнишка спрыгнул вниз и едва не упал. Ноги от неудобной позы совсем одеревенели.
— Ну что, дойдешь?
— Дойду, конечно… — Генка покрутил головой. — Только куда идти-то?
— Соображай, декабрист! Дело ваше правое, значит, и тебе направо. Да тут недалече, как обогнешь развалины, сразу и разглядишь деревушку. Только в ямину не свались.
— В ямину?
— Ага. Там, на въезде, ямина огромная, так что будь осторожен, — Валера махнул лопатообразной ладонью, и грузовик с ревом тронулся с места. Проводив его взглядом, Генка поправил лямки рюкзака и двинулся к бывшей МТС.
Когда-то домина был и впрямь приличный — без малого ангар. Он и в нынешнем плачевном состоянии поражал размерами — из сизого кирпича, с огромными пробоинами отсутствующих окон, с обвалившейся шиферной крышей. Ни дать ни взять — корабль, севший на скалы. С момента гибели «корабля» вокруг успели вымахать целые рощи из репейника и крапивы. Трава и молодые деревца проросли даже на крыше. Вероятно, будь у него силы и время, Генка обязательно заглянул бы внутрь, но он порядком подустал и потому благоразумно обошел здание кругом.
По счастью, Валера не обманул. Внизу — всего в пяти минутах хода красовалась Соболевка. После развалин бывшего МТС деревушка показалась Гене крохотной, игрушечно маленькой. Точно пирожок на ладони, она легко разместилась в лесной котловине. Поросшие пестрыми зарослями улочки можно было пересчитать по пальцам, а редкие дымки из печных труб представлялись продолжением березово-хвойной кружевной чащи.
Сумел Генка разглядеть и коварную ямину. Огромная, похожая на артиллерийскую воронку, она пугала даже на расстоянии. Словно кто выстрелил по деревне, да чуток промахнулся… Лицо омыло ветерком, и Генке он неожиданно показался родным, почти домашним. А ведь пахло отнюдь не городом! Пахло коровьим навозом, сушеными травами и чем-то смолисто-древесным, успокаивающим и примиряющим. Улыбнувшись, Генка впервые подумал, что, может, и правильно поступил, слиняв из города. Пусть даже в глушь тараканью, зато без хлорированной воды, без гудящих под окнами автомобилей, без вездесущей рекламы и ночных фейерверков. Правда, тут нет электричества, но может, и от него стоило немного отдохнуть? А родители — что ж… Им без Генки будет только спокойнее. И им, и Окулисту, и участковому Александру Витальевичу…
С родней своей Генка перезнакомился быстро. В избе, двумя окнами выходящей на улицу и одним в огород, жило всего двое стариков. Бабушка Федосья Ивановна, кругленькая и невысокая, с добрым, словно выпеченным из ржаной муки лицом, и дед Жора, сухонький, как щепка, чуть сгорбленный, с всклокоченной бороденкой и косматым взором. Дед Жора, по выражению бабушки, был «драчунишкой». Тощий-то — тощий, а кулаки имел преогромные! Ими, считай, и отвоевал симпатичную Феню у парней из соседней деревни. И не боялся ведь ничего! Всего разок и убегал от «супротивника». Это когда уже после скромной свадебки тащил молодой жене кадушку из-под огурцов — бочку не то чтобы тяжелую, но уж дюже громоздкую. Вот разобиженные бабушкины кавалеры и подстерегли его с дубинами. Устроили засаду по всем правилам — не то впятером, не то даже вшестером. И быть бы деду ломаному и битому, да спасли все те же тощие ноги. «Он ведь у меня, как таракан был шустрый! — восторгалась бабушка. — Попробуй поймай! А домой прибежал красный весь, взмыленный. Сбросил кадушку, схватил полено — и назад. Вот такой вот он у нас был».
— Чегой-то был-то! — возмутился дед. — Я, чай, не помер…
Самое странное, что оба — и дед, и бабка, похоже, обрадовались неожиданному родственнику. Во всяком случае, бабушка Феня этого не скрывала и с ходу усадила Генку за стол. Дед Жора маялся радикулитом и сползать с печки не рискнул.
— Слезть-то слезу, а обратнова уже того… — дед Жора маячил над печкой нечесаной головой. — Поэтому, Генка, никогда не хворай! Жене хлопоты и тебе маета.
— Да я вроде пока без жены.
— А скока тебе ужо?
— Четырнадцать.
— Ну-у! Ишо сопляк, конечно. Только ить все одно придется. Женка — она, Ген, как приговор суда. Хошь не хошь, а впрягайся. Как ни отмахивайся, все одно упекут под венец.
— Ну, ты скажешь, старый! — обиделась Федосья Ивановна. — Не больно-то тебя и принуждали.
— Дурак был. Такой же молодой, как он. И не болел ишо…
Словом, дед Генке сразу понравился — и ворчливой своей словоохотливостью, и странным выговором, и даже расхристанной бородкой. Ни дать ни взять — леший из детских сказок. Отца же он напоминал разве что телосложением. Об этом Генка тут же и сказал Федосье Ивановне, чем немедленно ее рассмешил.
— Какое там телосложение! — она даже руками замахала. — Это у других телосложение, а у моего — сплошное теловычитание.
— Затоть ты у нас колобком родилась! — немедленно последовал ответ с печи. — Катаешься по избе, все равно как мячик в воротах…
— Ты пей-пей, Геночка, не слушай старого!
— Я пью.
— Вот и молодец, — в отличие от супруга, Федосья Ивановна говорила вполне грамотно. — Да-а… Танька-то у Радислава всегда метила в начальницы. Радик, помню, рассказывал. Хозяйка! Властная, с
