немного вперед по каждой ветке, яростно принюхиваясь, а потом возвращается и садится у моих ног, свесив язык.
— Можем разделиться или выбрать какую-нибудь одну дорогу, — говорит Гарри, подбоченившись и глядя направо.
Свободного места здесь больше, чем на тропе, и Бет ложится на землю, кладя голову на колени Джеду и кутаясь в шаль. Кэсс садится рядом с Джейкобом, берет его за руку и помогает ему чертить на земле какие-то знаки.
— А что тут думать, — говорит она. — Пойдем по тропе, которая уведет нас подальше от нее.
Она показывает на Габриэль: та бросается на забор с прежней неиссякаемой яростью. Из-за нее мы все это время шли гуськом: боялись, что если пойдем парами, она до кого-нибудь доберется.
— Кэсс права, — говорит Трэвис. — На левой тропе ей нас не достать.
Все кивают, Джед помогает Бет подняться, и мы идем дальше, оставляя Габриэль неистово биться в забор за нашими спинами. Без ее постоянного присутствия тропа кажется какой-то опустелой, и я с удивлением сознаю, что скучаю по пришелице.
За день нам встречается еще две развилки, и всякий раз мы выбираем направление наугад. А ближе к вечеру, когда свет меняется и впереди уже ничего не разглядеть, Гарри, который шагает первым, вдруг встает как вкопанный.
— Тупик, — говорит он.
XIX
— Что?! — истерично вскрикивает Кэсс и обходит Гарри, чтобы убедиться самой.
В самом деле, путь нам наглухо перекрывает секция забора, по которой Кэсс начинает яростно молотить кулаками, напоминая Нечестивых: им тоже вечно неймется попасть на другую сторону.
Трэвис подходит к ней сзади, обнимает, просит успокоиться и медленно раскачивает из стороны в сторону. Гарри тоже кладет руку ей на плечо, пытаясь утешить. Даже Аргус и тот начинает тереться ей об ноги и лизать ладонь. Кэсс стискивает пальцами плечо Трэвиса у самого воротника рубашки, и я чувствую в глубине души укол ревности.
— Бесполезно, — бормочет она. — Все без толку. У меня никого не осталось. Ни отца, ни мамы… ни сестры. — Кэсс рывками втягивает воздух. В глазах Трэвиса и Гарри поблескивают слезы. — Все умерли. Никого больше нет. И мы… — Она вздрагивает всем телом. — На этой тропе мы тоже… О господи… — Ее причитания переходят в глухой вой.
Трэвис прижимает ее к себе и гладит по волосам, пытаясь утешить.
Я чувствую жжение в горле, в груди поднимается ярость, но каким-то чудом мне удается совладать с собой, и никто ничего не замечает. Я хочу вырвать Кэсс из объятий Трэвиса, но вместо этого обхожу свернувшуюся на земле Бет и иду обратно по тропе, делая глубокие вдохи. Бесполезно — сердце по- прежнему колотится, а с ним и все тело. Да, мне знакома и понятна их боль. Да, я тоже давно живу с этим горем и должна бы сочувствовать… Но в моем животе клокочет ярость, и я ничего не могу с ней поделать.
— Давайте заночуем здесь, — предлагает Джед. Бет ослабла, далеко не уйдет. — Но вместо того чтобы объяснить остальным, почему его жена ослабла, он только выдавливает: — Ее ужасно подкосила смерть родителей…
Я всплескиваю руками и в ярости топаю дальше, но Джед быстро меня нагоняет — здесь нас еще слышно.
— Это бесполезно, Мэри! — говорит он.
Понятия не имею, что он хочет сказать. Знаю только, что происходящее страшно меня бесит: все тело как будто пронзают острые иглы.
Хриплый смех срывается с моих губ.
— Решил поговорить о том, что полезно и бесполезно? — спрашиваю я. Мне надо на кого-то сорваться, а Джед просто попался под горячую руку. — Как насчет вашей с Бет маленькой тайны? — громко кричу я, чтобы все услышали.
Трэвис с Гарри поднимают головы и удивленно смотрят на нас.
Меня охватывает непреодолимое желание причинить боль Трэвису, ранить его в самое сердце: за то, что рука Кэсс, словно обручальные узы, так собственнически стискивает его запястье; за то, что он пробудил во мне эту безумную страсть, а потом вынудил провести ночь с Гарри; за то, что теперь все вылилось в эту отвратительную сцену.
— Скажи им, Джед! — кричу я, чувствуя вопросительный взгляд Трэвиса. — Ты же обещал. Скажи, что Бет уже умерла. Что ты не можешь ее убить и подвергаешь всех нас опасности.
Я не сдвигаюсь с места, хотя вижу, как Джед замахивается. Щека уже горит от его пощечины, но я стою неподвижно, даже пальцем не шевелю.
Трэвис по-прежнему недоумевает и растерянно переводит взгляд с меня на Джеда. Бет просыпается, услышав свое имя, видит наши пристальные взгляды и испуганно садится. Шаль соскальзывает с ее плеч и обнажает гниющую рану.
Гарри взвизгивает, точно подстреленный зверь, падает на колени и ползет к сестре. Трэвис молча стоит и смотрит мне в глаза. Мое тело охвачено жаром: я уже сгораю от стыда и презираю себя всей душой. В отчаянии я разворачиваюсь и бегу прочь.
Одно утешение: Трэвису теперь тоже больно.
Я брожу по тропинкам, сворачивая то на одну, то на другую, оставляя в качестве ориентиров горки камней или веточки. Вот бы найти что-нибудь полезное и принести остальным: тогда бы они простили меня и убедились, что мы идем в правильном направлении, а не бесцельно бродим по Лесу в ожидании смерти от жажды или голода.
Конечно, я ничего не нахожу — передо мной только бесконечная тропа, заросшая ежевикой и сорной травой. Звенья забора оплетены высохшими лозами, которые когда-то собирались цвести, но теперь пожухли.
В конце концов я добираюсь до первой развилки, сажусь на землю и смотрю в чащу Леса. Здесь тихо, звук моих шагов еще не успел привлечь Нечестивых.
— Габриэль? — спрашиваю я тишину, сначала тихо и с опаской, но потом все громче и уверенней: — Габриэль!
Вскоре до моих ушей доносится знакомый звук: словно бы зверь мчится сквозь лесные заросли. Красный всполох — и вот она уже свирепо бросается на забор. Конечно, она отозвалась не на свое имя, а просто на мой голос, отреагировала на сам факт моего существования. Габриэль пришла лишь потому, что хочет меня сожрать. Потому что она голодна, и ей неведомо ничего, кроме жажды человеческой крови.
Удивительно, но она действительно стала двигаться медленнее, как будто ее тело постепенно не выдерживает нагрузки и распадается на части. И все же она яростно кидается на забор и щелкает пастью, надеясь, что я случайно подойду слишком близко.
На миг я всерьез задумываюсь о том, чтобы просунуть палец через забор, прямо ей в рот. Пусть сожрет мою руку и заразит меня. Так я разом покончу с этой тропой и невыносимым влечением, которое съедает меня изнутри.
Я думаю о маме: она где-то в Лесу, и, возможно, мне удастся ее найти. Мне всегда было интересно, узнают ли Нечестивые друг друга, быть может, они подобны одичавшим зверям и в глубине души помнят, что такое любовь.
Я протягиваю руку и дотрагиваюсь до ногтя на ее мизинце — единственном пальце, который еще не сломан и не разодран в кровь.
— Кто ты? — спрашиваю я.
Ее глаза уже стали голубовато-молочного цвета, она меня не видит.
Слезы струятся по моим щекам, капая на рубашку.
