127 часов. Между молотом и наковальней

ГЛАВА 3 Ночная смена

Всем известно, что осужденный человек в конце концов перестает сопротивляться, а пассивно, почти с благодарностью, подчиняется своему палачу.

Эдвард Эбби. Пустынный отшельник

Я смотрю на часы — 16:19. Застрял я часа полтора назад и половину этого времени пытался разбить ножом валун. Светло будет часов до девяти вечера, но я уже нацепил налобник поверх синей кепки. Да, прямо сейчас он мне не нужен, но я рад, что взял его, как и нож, который обычно в однодневные вылазки не беру. Спасибо путеводителю Келси, предупредившему об опасности наткнуться на змей и пауков. Мне не попались ни те ни другие, но книга подсказала взять с собой фонарь. Фонарик мне уже пригодился — подсвечивать сантиметровую щель, в которой зажато мое правое запястье, и исследовать руку со всех сторон.

Один из наиболее важных вопросов, который я пытаюсь решить, — это определить, какую часть веса валуна держит моя рука. Если совсем небольшую, мне придется отколоть меньший кусок камня. Чем больший вес валуна принимают моя кисть и запястье, тем больше он будет оседать, если я начну убирать поддерживающий его материал. На самом деле, для того чтобы освободить руку в этом случае, мне придется долбить, пока валун целиком не упрется в стену. К сожалению, достаточно высока вероятность того, что, поскольку между валуном и северной стеной каньона есть зазор — непосредственно под и над моим запястьем, — валун не опирается на стену. Он будет оседать, постепенно двигаться под моим нажимом. Остается только гадать, насколько это уменьшит мои шансы освободить запястье, поэтому я откладываю решение этого вопроса и продолжаю расковыривать камень ножом.

О том, что влип серьезно, я пытаюсь не думать. Такова реальность, но мысли о ней ничем не помогут в моем положении. Вместо них я сосредотачиваюсь на поиске каких-нибудь слабых мест в камне чуть выше и левее застрявшего запястья. Сначала я инстинктивно наметил линию отреза над куском камня — размером с мяч для игры в софтбол,[28] — я решил, что его мне хватит для освобождения кисти. Сейчас я разглядываю дефект в структуре камня, небольшую выемку над бугром — сантиметрах в пятнадцати над моей рукой. Демаркационная линия проходит через эту выемку. Я начинаю от линии, в нескольких сантиметрах ниже верхушки камня, и бью вниз, так близко к своей отметке, как только сумею. Восьмисантиметровое лезвие из нержавейки против камня; при каждом ударе я стараюсь попадать в одно и то же место.

Все лишнее — боль, мысли о возможном спасении, обдумывание непосредственно несчастного случая — прочь из головы. Сейчас работаем. Я полон решимости найти и использовать любые швы, любые расколы, чтобы ускорить процесс и победить камень. Каждые несколько минут я останавливаюсь, чтобы осмотреть всю поверхность валуна и удостовериться в том, что не пропускаю какой-нибудь более очевидной цели.

Но продвигаюсь я медленно, почти неощутимо для глаза. Раскрываю в мультитуле напильник, еще пять минут пилю им валун. Это ненамного лучше, чем лезвием, и то только если пилить боковой стороной вдоль линии. Камень явно прочнее, чем мелкие насечки напильника. Когда я в очередной раз останавливаюсь, чтобы очистить инструмент, то вижу, что пазы напильника заполнены металлической крошкой, содранной с него самого. Лезвие изнашивается, а камню хоть бы что. Опять осматриваю валун и тут замечаю, что он нетиповой окраски, тверже стен каньона и моего ножа и напоминает другие валуны — те, что я проходил выше по каньону. До меня доходит, что этот валун вовсе не из песчаника. Похоже, он упал из слоя более темной окраски, зажатого в песчанике Навахо и сформировавшего нависающий выступ метрах в ста выше по течению каньона, недалеко от S-образной деревяшки. Я свисал с него в начале щелевого участка каньона, перед тем как спрыгнуть в песок — пару часов тому назад.

«Плохие новости, Арон, — думаю я. — Тот нависающий выступ образовался потому, что сформирован более стойкими к эрозии породами, чем весь каньон. Этот камень — самое твердое, что здесь есть». Не проще ли будет выдолбить кусок стенки? Я решаю попытаться. Заменив напильник на восьмисантиметровое лезвие, бью мультитулом по скале чуть выше правого запястья. Нож скользит по розоватой наклонной стенке, при каждом ударе я очень близок к тому, чтобы проткнуть себе руку. Прихожу к выводу, что геометрия против меня: я не могу долбить ножом в нужном месте, потому что как раз там находится моя рука.

Я останавливаюсь, чтобы левая рука и плечо могли немного отдохнуть, смахиваю песчаную пыль, припорошившую правое предплечье. Я не вижу никаких изменений в позиции валуна и возвращаюсь к прежнему занятию — долблю по впадине в камне. Тюк-тюк-тюк… Тюк-тюк-тюк-тюк… Звук удара ничтожно тих, но стенки каньона отражают его. Я не могу долбить скалу с большей силой, иначе нож сорвется и я разобью себе костяшки пальцев или же просто промахнусь по нужному месту. Я надеюсь расшатать кристаллы вокруг серого выступа и отколупать кусок размером с квотер.[29] Если получится, это сильно поднимет мне настроение. Но даже крошечный бугорок смотрится неприступным, как банковский сейф, — я пробую и так и эдак, но не могу взломать его.

Еще час прошел, уже шесть вечера — чуть более трех часов с того времени, как меня зажало. Пока тепло, но уже на несколько градусов холоднее восемнадцати — максимальной дневной температуры, зафиксированной в полчетвертого моими часами, привязанными к левой лямке рюкзака. Я сдуваю каменную пыль, которую накрошил мультитулом, и ищу признаки того, что хоть сколько-нибудь продвинулся. Всматриваюсь в скалу еще и еще раз рассматриваю особенности ее строения, скова и снова пытаюсь найти участок с более рыхлой кристаллической структурой. Но, видя ничтожность результатов, понимаю, что вопрос этот скорее гипотетический, чем практический и раскрошить этот камень могла бы разве что геологическая кирка, если бы вдруг она волшебным образом материализовалась в моей руке.

Я понимаю, что попал в камеру смертников, самую крепкую из всех вообразимых. Правда, имея про запас всего шестьсот миллилитров воды, можно не сомневаться, что заключение будет недолгим, — необходимый минимум для путешествия по пустыне составляет четыре литра на человека в день. Я снова прикидываю, сколько смогу протянуть на своих скудных запасах, — до понедельника, максимум до утра вторника. Единственный способ выжить — выбираться отсюда. В любом случае таймер уже тикает, и все, что у меня есть для борьбы с камнем, — копеечный складной нож. Все равно что добывать уголь в шахте детским совочком.

Внезапно я чувствую, что разочарован, устал от долбежки. Я оцениваю, сколько уже удалось наковырять (почти ничего) и сколько я потратил на это времени (больше двух часов). Вывод прост: я занят бесполезным трудом. Обсуждаю сам с собой оставшиеся варианты, и напряжение перерастает в пессимизм. Уже очевидно, что я не смогу надежно закрепить полиспаст для подъема камня. Скалы образуют трехметровую полку в двух метрах выше моей головы и почти в трех метрах от меня. Даже с двумя действующими руками построить полиспаст в такой ситуации было бы невозможно. У меня нет воды, чтобы ждать помощи, у меня нет инструмента, чтобы расколоть камень, у меня нет возможности устроить полиспаст… У меня остался только один возможный вариант освобождения из плена.

Я медленно и четко произношу вслух: «Ты должен будешь отрезать себе руку». От этих слов бунтуют все инстинкты и чувства, и даже голос срывается на октаву.

«Я не хочу отрезать себе руку!»

«Арон, тебе придется отрезать себе руку».

Я понимаю, что спорю сам с собой, и неуверенно хихикаю. Это безумие.

Я отлично понимаю, что никогда не смогу перепилить собственные кости тупым ножом, поэтому возвращаюсь к прежнему занятию — пытаюсь долбить камень. Пусть это бесполезно, но это лучший из имеющихся вариантов. Продолжая долбить камень, я представляю себе вечернее солнце над пустыней, удлиняющиеся тени. Синева неба становится все глубже, а я весь последующий час безрезультатно стучу по камню, делая редкие и краткие перерывы. Выцарапанная над моей правой рукой фраза — «Геологическая эпоха включает настоящее время» — приобрела другой смысл. Сначала это было просто