своими именами, любовника.
Оливия медленно нажала на рычаг, не желая принимать участия в разыгрываемом мачехой спектакле, и снова бессильно скорчилась на полу.
О, отец! Ну как же ты, такой проницательный во всех других отношениях, не увидел, какая она на самом деле — эта маленькая, гнусная тварь по имени Присцилла Трейси? Не рассмотрел за красивой внешностью и изумительной, надо отдать ей должное, фигурой коварную, алчную, предательскую натуру?
Она, видите ли, побежала за лекарством, а когда возвратилась… И когда же это произошло? Через минуту, две или десять? Или полчаса? Что, если Присцилла специально выжидала, чтобы застать отца уже мертвым? Или, того хуже, стояла и наблюдала, как он задыхается…
Молодая женщина содрогнулась, внезапно поняв, что это означает. Убийство. Холодное, расчетливое убийство. Но… сердечный приступ… Странно, весьма странно. Отец давно уже перешел ту возрастную грань, когда мужчины умирают внезапно, ни с того, ни с сего. К тому же он уделял немало внимания своему здоровью. Оборудовал дома настоящий тренажерный зал, по утрам бегал, по уик-эндам играл в теннис… По крайней мере, он рассказывал ей об этом по телефону.
О, проклятье! Последние два года они с отцом контактировали только по телефону, и все из-за этой мерзавки… Оливия застонала громко и горестно. Будь ты проклята, Присцилла Трейси, за то, что встала между нами! Ради мехов и драгоценностей, роскошной квартиры и огромного черного «мерседеса» ты сделала все, чтобы поссорить нас.
Благодарение Господу и благоразумию Джонатана Брэдли — ей не удалось полностью преуспеть. Но, все же общение отца и дочери долгое время ограничивалось лишь письмами и еженедельными телефонными разговорами.
И теперь… теперь она уже никогда больше не увидит, как он улыбается, глядя на свою единственную дочь с любовью и гордостью. Не услышит его голоса, всегда такого теплого и ласкового. И не узнает, вспоминал ли он о ней перед смертью…
— Давайте, мисс Олли, возьмите-ка меня за руку и вставайте, — строго произнесла миссис Грейнджер. — Вам надо поесть и отправляться. Я собрала дорожную сумку. Томми отвезет вас в Миссулу, в аэропорт.
— О боже! — Оливия резко вернулась к действительности. — Спасибо, миссис Грейнджер. Вы правы, мне надо ехать. Панихида завтра утром. По крайней мере, так сказал этот адвокат. — Она ухватилась за протянутую руку, встала на ноги и беспомощно огляделась, не зная, с чего начать. — Да, но как же сегодняшние дела? Все ведь, наверное, уже собрались…
— Не волнуйтесь и даже не думайте об этом, мисс Олли, — перебила ее пожилая женщина.
Они там прекрасно и без вас управятся. Не впервой, слава богу.
Та печально вздохнула.
— Да, миссис Грейнджер. Здесь я совсем не нужна. Наверное, только под ногами болтаюсь и мешаю тем, кто разбирается в деле.
— Но-но-но, мисс Олли, давайте-ка без самобичевания. Из вас уже совсем скоро получится отличная хозяйка ранчо. С такими помощниками еще год-другой, и вы научитесь всему необходимому. Сейчас не время об этом беспокоиться. Лучше скажите, вы сами узнаете о расписании рейсов или хотите, чтобы я позвонила?
— Нет, я сама. Спасибо. А есть, я не буду. Только кофе выпью. Аппетита…
— Ясно, что аппетита нет. Но силы вам понадобятся. Дорога дальняя, да и потом такие, предстоят трудности… Господи, мисс. Олли, милая, горе то какое! — неожиданно всхлипнула обычно такая сдержанная миссис Грейнджер. — Бедняжка вы моя…
Женщины обнялись и несколько минут постояли молча, поддерживая друг друга. Потом Оливия осторожно освободилась и произнесла:
— Полно, миссис Грейнджер, не плачьте. Слезами уже ничему не поможешь. Идемте, поедим. Составьте мне компанию.
Старшая женщина вытерла лицо руками и направилась в сторону кухни. Они уселись за накрытый простой клетчатой клеенкой стол. Оливия налила кофе в большие темно-красные кружки. Миссис Грейнджер подвинула ей сахарницу и молочник, но та лишь качнула головой и сделала первый глоток. Прикрыла глаза и снова вздохнула.
— Вы тут присмотрите за всем без меня, миссис Грейнджер. Меня не будет три, может быть даже четыре дня.
— Конечно, не волнуйтесь, милая. Делайте все, что надо и как надо. У вас есть черное платье?
— Черное платье? Н-нет… Черт, я даже не подумала… Мама умерла так давно. Я почти уже и не помню, как все это проходило… — Оливия снова тяжело вздохнула. Да, теперь она осталась сиротой. Круглой сиротой. Без единственного родного человека на свете. Тетка, мамина младшая сестра, вышла замуж за финна и давно переехала к нему в Европу. Всякая связь между ними прервалась больше пятнадцати лет назад. — Придется, наверное, в Миссуле купить. В Нью-Йорк я, наверное, поздно прилечу… О боже, я ведь так и не узнала, когда ближайший рейс!
Оливия вскочила и кинулась к телефону. Вернувшись через несколько минут, сообщила:
— Я забронировала билет. Самолет вылетает вскоре после полудня, так что мне лучше поторопиться. Вы сказали, что Томми отвезет меня?
Сын миссис Грейнджер, парнишка семнадцати лет, работал на ее ранчо. Помогал, чем и где придется, в основном со скотиной, но не отказывался, ни от каких поручений.
— Конечно. Он уже давно отправился готовить ваш «понтиак». Нечего бросать машину на парковке в аэропорту неизвестно насколько.
А когда соберетесь возвращаться, позвоните — он вас встретит. Допивайте кофе, мисс Олли, и отправляйтесь. Действительно, надо ведь еще и платье купить. Кстати, я слышала по радио, что в Нью- Йорке сейчас жарко, около двадцати пяти.
Оливия машинально кивнула, сосредоточенно думая о чем-то своем. Миссис Грейнджер поняла, что та не слышит ее, но не обиделась. У девочки такое горе… И как внезапно случилось!.. Она быстро допила свой кофе, сделала несколько сандвичей для Томми и отправилась поторопить его.
Не прошло и пяти минут, как сверкающий ярко-красный «понтиак» стоял на подъездной дорожке перед входом в дом.
В одиннадцать сорок молодая женщина с каштановыми волосами и в строгом черном платье вошла в салон самолета. А в двенадцать десять он поднялся в воздух, быстро набрал высоту и направился на восток. Оливия летела на последнюю в жизни встречу с отцом. Только вот он уже не увидит ее…
Почти пять часов полета оказались для нее тяжелым испытанием. Оливию терзали самые разные чувства: невыносимая горечь утраты, тоска, ненависть и подозрения… Тяжелые и гнетущие подозрения о роли ее молодой мачехи в безвременной кончине отца.
Она вспоминала те несколько раз, когда бывала в доме отца, вскоре после того, как он женился на Присцилле. Как мог так быстро и безнадежно поглупеть умный мужчина, проницательный бизнесмен? Он смотрел на молодую жену — не смотрел, а взирал — с таким обожанием, что Оливию слегка поташнивало. Словно и не замечал откровенно беззастенчивых взглядов, которые она бросала на красивых молодых людей, приглашенных в дом или пришедших к ее мужу по делам.
Естественно, любящей дочери нестерпимо было такое поведение молодой мачехи, и она пару раз намекнула отцу, что считает его выбор, мягко говоря, опрометчивым. Тот, естественно, обиделся на ее выпады и, судя по дальнейшему развитию событий, даже передал их суть жене. Оливия так никогда и не узнала, что та сказала в свое оправдание, но, похоже, Присцилла придерживалась принципа, что лучшая защита — это нападение.
И отношение Джонатана к дочери стало чуть прохладнее, манера поведения — более натянутой. Оливия все быстро поняла и не стала навязывать «молодым» свое общество. Прошло какое-то время, и их разговоры с отцом — исключительно телефонные — вошли в привычную колею, теплота отношений вернулась. Но молодая женщина страшно скучала по встречам. Ей не хватало его ободряющей улыбки, нежного отеческого прикосновения руки…
