Алекс была рада переменам. Она аккуратно вела машину по вечерней Москве, каждую минуту нажимая на кнопку в радиоприемнике. Как только какая-то песня мне нравилась, она тут же переключала ее на другую. Я молчала, мучительно борясь с раздражением.
«ДОН-Строй» закатил очередную свою вечеринку. Их бюджет на развлечения сравним, наверное, только с бюджетом на закупку стройматериалов.
У меня не было пригласительного, и я попросила Катю встретить меня.
Мы сидели за столом с ее олигархом и какими-то его приятелями, каждый из которых на него или уже работал, или мечтал работать, и то и дело к нам кто-нибудь подходил, чтобы почтительно с ним поздороваться. Девушки с соседних столов с завистью смотрели на нас с Катей, и мы купались в волнах его величия.
— Ты искала меня? — шепнул мне на ухо Олежек, вдруг возникнув у меня за спиной. Он с достоинством пожал руки всем мужчинам за нашим столом и сделал комплимент Катиной прическе.
— Не ожидала тебя здесь увидеть, — честно сказала я, когда мы отошли с ним в глубь зала.
Он неопределенно пожал плечами.
— А я был уверен, что найду тебя здесь.
Теперь пожала плечами я. Пренебрежительно.
— Я хочу убить Вову Крысу, — сказала я.
Наши плечи двигались так же часто, как в национальном еврейском танце под песню «Хава нагила».
В ответ его плечи двинулись равнодушно.
— Ты мне поможешь? — уточнила я.
— Не смогу. — Он уверенно мотнул головой, и я увидела в его глазах искреннее сожаление. — Мне сейчас в таком деле засветиться нельзя.
— Почему?
Его плечи качнулись загадочно.
— Так… А тебе срочно?
— Срочно. — Я кивнула ему как телефонисту, принимающему телеграмму.
— Не могу.
Заявление банка об отторжении собственности на основании договора о залоге уже легло на стол судебного исполнителя. О чем мне прислали уведомление. Попросили расписаться. Видимо, я могла идти собирать вещи.
Мой дом за три с половиной миллиона продавался, чтобы погасить банку задолженность в сто двадцать тысяч. Невероятная глупость.
Надо было позвонить Вадиму и одолжить у него эти деньги.
А чем отдавать?
А если он откажет? Как унизительно пережить подобный отказ!
Я думала о своем директоре Сергее. Букашка, которую вовремя не раздавили, потому что лень было шевельнуть ногой, отложила личинки. И теперь они сожрут весь огород. У меня не было на него зла — только равнодушное презрение.
Такие деньги, конечно, есть у Вероникиного Игоря. Я представила, как приеду к нему и он будет насмешливо на меня смотреть, закинув ноги на стол. Лучше уж продать дом.
Есть еще Катин олигарх. К нему с такими просьбами обращаются, наверное, по нескольку раз в день.
Есть Ванечка, который в силу своего английского менталитета не представляет, как можно одолжить столько денег.
Есть мои бриллианты. Но кому их продать?
Начать одалживать деньги — значит признаться в своей деловой несостоятельности. Предательство Сергея — тоже несостоятельность. Не надо было делать так, чтобы от одного человека зависело решение всех вопросов.
Я ходила из комнаты в комнату, и моя филиппинка ускользала от меня с завидным упорством.
Если бы Серж был жив! Я так устала от необходимости принимать решения. С ним я могла бы быть страусом и засунуть голову в песок. А он бы разбирался с этими закладными.
Если бы Серж был жив, он бы нянчил сейчас своего сына и смотрел на Светлану теплыми, благодарными глазами. А вдруг он и вправду ее любил?
Как только я оделась, филиппинка оказалась у входной двери и с вежливой улыбкой попрощалась со мной. Платье с длинным фартуком от «Мажордома» делало ее похожей на героиню мексиканских сериалов.
Я не предупредила Светлану о своем приезде.
С запоздалым сожалением подумала о том, что надо было купить ребенку игрушку.
Светлана была растрепана, и мне показалось, что она вряд ли сегодня умывалась. Ребенок истошно орал в Машиной кроватке.
— Ты можешь посидеть с Сережей несколько часов? — Она умоляюще посмотрела на меня.
— А что ты хочешь? — Я немного испугалась такой перспективы.
— Он сопливит, с ним нельзя на улицу. — Она готова была расплакаться. Я не понимала, почему она не успокаивает ребенка.
— Тебе что-то нужно купить? — уточнила я.
— Нет. — Из ее глаз хлынули слезы. — Я устала! Я замурована здесь в четырех стенах!
Она затравленно огляделась вокруг.
— Успокой ребенка, — сказала я.
— Не буду! — Светлана перешла на визг: она бросилась на расстеленную кровать и стала колотить по подушкам. — Пусть орет! Мне все равно! Он орет круглые сутки!
Я аккуратно достала Сережу из кроватки. Его тельце в моих руках напоминало мне куклу хорошего качества.
— Ну-ну, малыш, — просюсюкала я, а руки вспоминали, как нужно держать ребенка, — успокойся, все хорошо.
Приговаривая таким образом, я кружилась по комнате.
Ребенок замолчал и доверчиво устроил головку у меня на плече.
— Смотри, как мама расстроилась. Она у нас такая красивая. Собирайся! — это я обратилась к Светлане.
— Куда? — проговорила она сквозь слезы. Одеяло сползло на пол, ее волосы спутались, глаза опухли. Она представляла собой жалкое зрелище.
— Поедем знакомиться к бабушке с дедушкой, — сказала я неожиданно для себя.
Светлана ойкнула и недоверчиво уставилась на меня.
— Давай, давай! — подбодрила я ее. — Только приведи себя в порядок.
На это ушло полчаса.
— Тебе же мама помогала? — спросила я Светлану, когда она устроилась у меня на заднем сиденье с Сережей в переносной люльке.
— Она у моего брата. У нее от крика давление поднимается.
Она то и дело поправляла что-нибудь в люльке ребенка.
«Не волнуйся, — хотела сказать я, — он им понравится». Но промолчала.
Дверь открыла свекровь. Увидела меня, радостно всплеснула руками.
— Как вы? — нежно спросила я.
— Да… — Она махнула рукой. Слеза блеснула на ее лице, но она тут же отвернулась. — А это кто у нас такой хорошенький?
Пока Светлана доставала Сережу из его одежек, я увлекла свекровь на кухню. Там же смотрел телевизор ее муж. Он кинулся мне навстречу.
— Кто к нам приехал!
Я закрыла за собой дверь.
