Палас».
Массажистка — ее звали Галя, причем буква «г» в произношении тяготела к «х» — решила за компанию с подругой поехать в Москву на заработки. Попала ко мне домработницей. Убиралась не очень, готовила отвратительно. Я взяла другую. Но к массажу в любое время дня уже привыкла и с Галей расставаться не стала. Тем более что ее зарплата обходилась мне в два раза дешевле, чем мои прежние посещения салонов красоты.
Я ехала на дачу.
Апатия, в которой я пребывала последние дни, вряд ли погнала бы меня за город. И мой дом, такой заброшенный с тех пор, как ушел Серж, абсолютно не располагал к посещениям. Но массажистка жила там. И это — отличный повод приехать домой.
Первое, что бросалось в глаза при входе в дом, — швабры, ведра и тряпки на каждом шагу.
Моя новая домработница считала, что дом — это объект для постоянной уборки. Часов в десять вечера она все бросала как есть и уходила спать — для того, чтобы утром проснуться и продолжить.
Если я не приезжала несколько дней, она обижалась, потому что пачкать было некому: нарушался ритм.
Я прошла через гостиную, стараясь не смотреть по сторонам, и поднялась к себе.
Налила ванну, добавив туда три капли жасминового масла.
Зажгла свечи. Включила Pink.
Разделась перед зеркалом.
Где мой абонемент в спортклуб?
Легла в ванну. Закрыла глаза. Скоро вернется моя дочь.
Обычно во время массажа я молчу и не люблю, когда болтают другие.
Но сегодня я слушала массажистку и даже вяло ей отвечала. Она почему-то решила рассказать мне рецепты всех салатов, которые знает.
Все ее салаты имели названия. «Мимоза», «Черепаха» и самый, по ее словам, обалденный — «Тадж-Махал».
Я терпеливо выслушивала, что и в каких пропорциях нужно туда класть.
Сама я не готовлю и никогда в жизни никакими рецептами не интересовалась.
А сейчас слушала ее монотонное бормотание про «две ложки майонеза и поструганную морковь», и мне даже нравилось.
Захотелось тоже поделиться каким-нибудь рецептом. Я даже вспомнила один. Но рассказывать стало лень. Во время массажа головы я почти заснула.
Делать было абсолютно нечего.
Я спустилась в подвал — там из кладовки я достала чемодан с младенческими вещами. Аккуратной стопкой сложила то, что может пригодиться новорожденному.
Во второй кладовке лампочка перегорела. Я взяла фонарь и посмотрела, в каком состоянии Машкина коляска. Очень даже ничего. Здесь же было автомобильное сиденье.
Домработница накрыла мне ужин в столовой. Красиво сервировала стол, салфетки продела в серебряные кольца, зажгла свечи.
Я включила музыку.
Есть не хотелось.
Я взяла бутылку красного вина и перешла на веранду.
Я люблю свой дом. Расположенный в хорошем месте, недалеко от Москвы, он огромный и красивый.
На веранде домработница складывала тазики.
Я забыла взять бокал. Посмотрела на стопку одноразовых стаканчиков на столе и вернулась в кухню. Взяла бокал и попросила домработницу убрать тазики. Она обиженно поджала губы. Я разрешила утром поставить их обратно. Хотя зачем мне утром тазики на веранде? Домработница слегка повеселела, но на вино косилась неодобрительно.
Я срочно придумала ей задание. Жасминовое масло оставляет пятна на моей ванне. Она удалилась едва ли не с боевым кличем.
Я проснулась в шесть утра.
Послонялась по дому. Забрела в гардеробную. Вещей Сержа там практически не было: два-три пиджака, которые он не стал забирать, и зимняя обувь в коробках. Надо будет сказать, чтобы все убрали. Часов в десять я заснула опять.
Проснулась от телефонного звонка.
Приехала из Испании моя подруга Вероника.
— Дорогая, приезжай ко мне в гости. Я ругаю себя за то, что оставила тебя тут одну. Все это так ужасно. Когда ты позвонила, я проплакала целый день! Приезжай быстрей!
Вероника живет по соседству и является типичным обитателем нашей деревни. Про таких моя косметичка говорит: бедные, они же не могут расслабиться! Даже во время процедуры им надо держать руку на пульсе. На пульсе своего мужа. Потому что если он еще не ушел к молодой любовнице, то вот-вот уйдет. И страх перед воображаемой соперницей заставляет их получать по два высших образования в сорок лет, и учить пять иностранных языков, и простаивать двухчасовую очередь в Музей д'Орсе на выставку американских импрессионистов вместе с остальными парижанами, на общих основаниях.
Благодаря им наши садовники и домработницы признают классовое неравенство. В связи с нашим явным интеллектуальным превосходством.
Я подъехала к их белому дому, захватив с собой торт «Наполеон».
На шезлонге перед газоном сидела их шестнадцатилетняя дочь и с наслаждением курила.
— А что, родителей нет дома? — догадалась я.
— Не-а. — Она заглянула мне в глаза, ища в них понимания, и, видимо найдя, затянулась еще раз. — Папа в Москве, мама сейчас приедет. У нее что-то там кончилось, то ли хлеб, то ли крем.
— А ты как?
— Хорошо.
— Ты уже в каком классе? В десятом?
— В одиннадцатом.
— Совсем большая.
— Да. Я раньше смотрела на тех, кто в одиннадцатом, и думала: какие же они взрослые! Так странно.
— Что странно? То, что ты в одиннадцатом, а все еще не ощущаешь себя взрослой?
— Ага.
— Так будет и дальше. — Я заметила у себя интонации своей мамы. — Ты всегда будешь чувствовать себя ребенком. Только однажды, когда тебе будет тридцать или пятьдесят, ты вдруг поймешь, что уже давным-давно взрослая.
Она понимающе посмотрела на меня.
Мы помолчали.
Автоматические ворота распахнулись, и въехала машина Вероники.
Некоторые «мерседесы» похожи на акул.
Вероника кинулась ко мне с объятиями, в глазах ее были слезы.
Это всегда приятно.
Я тоже всплакнула.
Дочь Вероники тоже.
Мы пили чай с тортом.
Вероника рассказывала про Марбелью. Море холодное, арабов много, цены высокие. В следующем году поедет снова. Не хочу ли я присоединиться? Хочу. Отлично, Игорь будет очень рад. Он так хорошо относится и к тебе, и к Сержу. Бедный Серж.
