В кварталах дальних и печальных

Вот моя строка:
без меня отчаливайте, хватит —
небо, облака!
Жалуйтесь, читайте и жалейте,
греясь у огня,
вслух читайте, смейтесь, слезы лейте.
Только без меня.

Ничего действительно не надо,
что ни назови:
ни чужого яблоневого сада,
ни чужой любви,
что тебя поддерживает нежно,
уронить боясь.
Лучше страшно, лучше безнадежно,
лучше рылом в грязь.

2000

«А грустно было и уныло…»

А грустно было и уныло,
печально, да ведь?
Но все осветит, все, что было,
исправит память —

звучи заезженной пластинкой,
хрипи и щелкай.
Была и девочка с картинки
с завитой челкой.

И я был богом и боксером,
а не поэтом.
То было правдою, а вздором
как раз вот это.

Чем дальше будет, тем длиннее
и бесконечней.
Звезда, осенняя аллея,
и губы, плечи.

И поцелуй в промозглом парке,
где наши лица
под фонарем видны неярким —
он вечно длится.

2000

«Дай нищему на опохмелку денег…»

Дай нищему на опохмелку денег.
Ты сам-то кто? Бродяга и бездельник,
дурак, игрок.

Не первой молодости нравящийся дамам,
давно небритый человек со шрамом,
сопляк, сынок.

Дай просто так и не проси молиться
за душу грешную — когда начнет креститься,
останови.

…От одиночества, от злости, от обиды
на самого, с которым будем квиты, —
не из любви.

2000

«Свернул трамвай на улицу Титова…»

Свернул трамвай на улицу Титова,
разбрызгивая по небу сирень.
И облака — и я с тобою снова —
летят над головою, добрый день!