— Так я ж… — В голосе второго, длинного и сутулого, отчаяние. — Так я ж…
— Ладно, делаю последний заход. — Сивый скрипнул зубами, видать уже изнемог. — Вспомни, как ты обтачивал втулку. Тот же принцип. С чего начинал, баранья голова?
— Це ж вона самая? — Сутулый обрадованно засмеялся. — Це я знаю. Тилько…
— Кто у вас староста? — прервал я этот симпозиум.
— А ты кем, собственно говоря, будешь? — Сивый положил мел на полочку доски и потёр измазанные пальцы.
— Ваш классный руководитель!
— О, мы вас представляли таким… знаете, — он развёл руки, изобразил в воздухе широченные плечи. — Судя по рассказам ребят из шестого, вы по ним прошлись косой. Только вот Нехорошкина вы зря. Зря! Он действительно…
— Кажется, я спрашиваю на языке, вполне понятном: кто у вас, у нас староста?
Они уставились на мою указку — очевидно, я с этой штукой смахивал на надсмотрщика. Я поспешно спрятал указку за спину, бестолково пробормотав: «Она случайно… понимаете, закрутился».
— Староста — Федоскин Ваня, Иван, значит, — наконец ответил сутулый. — Тилько его не було вже целую неделю.
— А дежурный? По графику? Есть же у вас, у нас какой-то график?
— Який тут зробишь график? То ходють, то не ходють. — Продолговатое худое лицо сутулого скривилось от неподдельной досады.
Не зная зачем, — а скорее, не придумав ничего путного, — я поинтересовался.
— Вы украинец?
— Який же я хохол? — обиделся сутулый. — Я — немец!
— Его фамилия Функе. Звать Карлом. Он из наших немцев, волжских. Но долго жил в станице, там и набрался нашего суржика, — сивый улыбнулся.
Видно, он меня уже принял как своего. Я почувствовал себя свободней, но решил держаться по- прежнему официально. К тому же в класс начали возвращаться остальные ученики.
— Функе, сегодня дежурным будете вы. К концу уроков попробуем составить график. Приступайте! Откройте, например, окно. И вообще, товарищи, если не уважаете труд тех, кто убирает вашу комнату, то хотя бы уважайте самих себя. Вы здесь учитесь, дышите этим воздухом. — Слова были казёнными, я сам не раз их слышал от иных людей. Но у меня не было ничего другого.
В коридоре азартно залился звонок, обозначая конец перемены.
— Дежурный, какой сейчас предмет? — Подумав, я добавил: — У нас!
— Русский язык, Нестор Петрович! — доложил Карл, приступив к исполнению своих новых обязанностей.
Я вышел из класса. За дверью, прижав к себе журнал и кипу тетрадей, крутилась та самая Светик, обладательница новенькой комбинации, ждала чего-то, а может, и кого-то.
Наши взгляды встретились, мы оба снова окрасились румянцем.
— Света… Светлана Афанасьевна! Русский язык и литература, — представилась она, несмело протягивая ладошку. — Я жду вас! У меня к вам просьба. Маленькая, но для меня не совсем маленькая.
— Я к вашим услугам, — ответил я по-гусарски, ну разве что не щёлкнул каблуками. Не было шпор.
— Нестор Петрович! Не знаю, как выразиться поделикатней, вы не могли бы заглянуть в мужской туалет?
— То есть… зачем? — Я был озадачен. — Простите, я тоже не знаю, как выразиться… но я уже.
Светлана Афанасьевна покраснела в третий раз. Только за это утро, а впереди её ждал целый день.
— Там скрывается ученик Ганжа. Кстати, он ваш. Как мой урок, он — туда, прячется в туалете. Знает: там он для меня недосягаем. Я же не могу, правда? А вы у нас мужчина.
Ученик Ганжа и впрямь отсиживался в туалете. Он вальяжно развалился на подоконнике и попыхивал сигаретой, увлечённо выдувая кольца. Его поза дышала негой. Он явно намеревался провести здесь все сорок пять минут, отпущенных на русский язык. И я в нём узнал юнца, похожего на трамвайного зайца. Теперь понятно, почему он крался мимо учительской, — опасался Светланы. Впрочем, при ближайшем рассмотрении он оказался моим сверстником, и не столь уж субтильным, скорее крепко сколоченным парнем.
— Ганжа? — осведомился я, подстраховываясь на всякий случай, хотя, кроме нас, тут более никого не было.
— Не угадал. Я — президент Франции, — благодушно откликнулся ученик, любуясь очередным кольцом.
— Понятно. И тебе, так называемый президент, здесь куда комфортней, нежели в классе? — спросил я подчёркнуто брезгливо. — Впрочем, для тебя сортир — самое подходящее место. Ты угадал! И удачно вписался в окружение писсуаров и унитазов. Не отличишь!
— Но-но, остряк-самоучка, вали отсюда, пока не схлопотал по мурлу. Я ведь щедрый, могу отвалить от души, — сердито предупредил Ганжа.
— Только попробуй. Я сам так тебе врежу, прилипнешь к стенке. Тебя будут отдирать всей школой, притом целый день! — ответил я той же монетой.
Наверно, со стороны мы походили на молодых задиристых петушков. Один из нас сидел на насесте, а второй… Но тут я очнулся, вспомнил, кто я такой, и гаркнул, как и подобало грозному педагогу:
— Встань! Когда с тобой говорит учитель!
— Где учитель? — Ганжа с притворным беспокойством оглядел туалет.
— Я твой учитель, — сказал я мстительно.
— Ты — учитель? Ха! Вот потеха! Тогда почему вы меня на «ты»? Это же непедагогично, — напомнил ученик и нехотя слез с подоконника. — А что у вас в руке? Явились с указкой! Учтите: у нас телесные наказания под запретом. Вам тут не Англия!
— Прошу прощения, я увлёкся, не хорошо, а её забыл оставить в учительской и вот ношу с собой, — пробормотал я, смутясь.
— Ладно, я не гордый. Значит, мир? — И он снова уселся на подоконник.
— Ступайте, Ганжа, на урок. Вас ждёт Светлана Афанасьевна, — сказал я, уже немного устав от этого бестолкового поединка.
— А, вот кто вас сюда направил! Как же я сразу не догадался? А вроде сообразительный парень, не дуб, — посетовал он, следуя за мной к выходу. — Но, между прочим, я здесь не сачкую. Я тут размышляю, и довольно глубоко. О чём? Вот говорят: разбегается Вселенная? А куда? И, главное, зачем? Чего ей не хватает? Надо поразмыслить. Верно? Но где? На уроке не больно-то помозгуешь, не дают! Мешает учитель. И говорит он сам, тебя только спрашивает. Особенно она, Светлана.
— Афанасьевна, — поправил я строго.
— Вот-вот, она! — обрадовался Ганжа. — Не даёт сосредоточиться на мысли. Сразу: «Ганжа, к доске!»
Он несомненно валял дурака, но я на всякий случай нравоучительно произнёс:
— А чтобы разобраться с такой сложной штуковиной, как Вселенная, необходимо много знать. А дабы много знать, следует исправно посещать уроки.
— Да ну? Так просто? — будто бы изумился мой ученик.
— Конечно, не совсем просто, — честно признался я. — Но без знаний не обойтись.
В свой девятый «А» я пришёл на четвёртый урок. Математичка была права: в классе я насчитал тринадцать учеников. Двенадцать из них смотрели на меня с живым интересом, как бы говоря: ну, ну, поглядим, какой ты учитель. Тринадцатый, Ганжа, улыбался мне с последней парты как своему сообщнику. Из его левого уха тонкой струйкой выходил чёрный провод и скрывался внизу, под партой.
— Ганжа, что у вас в ушах? — спросил я, насторожившись.
— Слухательный аппарат. Я туг на ухо, — беззаботно ответил Ганжа.
В классе захмыкали там-сям. Нашли над чем смеяться, сухие, бесчувственные люди. Правда, в туалете он был без аппарата и несомненно слышал каждое моё слово. Но там нас разделяли два шага, можно было
