дыма.
Уле важно восседал за рулем. Весь внимание, он старался обойти самые глубокие выбоины, но не так — то просто было высмотреть их сквозь завладевший улицей густой бурьян.
Грэмп помахал тростью.
— Привет, Уле!
Поравнявшись с ним, Уле дернул ручной тормоз, машина поперхнулась, лязгнула всеми частями, кашлянула и замолкла, издав напоследок сиплый вздох.
— Чем заправляешь? — спросил Грэмп.
— Всего помаленьку, — ответил Уле. — Керосин, спиртец, солярка — нашел остатки в старой бочке.
Грэмп восхищенно смотрел на бренную конструкцию.
— Да… было время, сам держал машину, сто миль в час развивала.
— И эта бегает, — отозвался Уле. — Было бы только горючее да запасные части. Года три — четыре назад я еще бензин доставал, теперь — то его давно уже не видно. Кончили производить небось. Дескать, для чего бензин, когда есть атомная энергия.
— Во — во, — подхватил Грэмп. — И ничего не возразишь. Да только атомная, она ведь ничем не пахнет, а для меня нет на свете ничего слаще, чем запах бензина. Со всеми этими вертолетами и прочими премудростями путешествия совсем романтики лишились.
Он покосился на громоздящиеся на заднем сиденье корзины и ящики.
— Овощишками нагрузился?
— Ага, — подтвердил Уле. — Молочная кукуруза, молодая картошечка, три — четыре корзины помидоров. На продажу везу.
Грэмп покачал головой.
— Пустая затея, Уле. Никто не возьмет. Теперь все вбили себе в голову, что для стола одна только гидропоника годится. Гигиенично, мол, и вкус потоньше.
— А я так гроша ломаного не дал бы за ту дрянь, что они в своих банках выращивают, — воинственно объявил Уле. — В рот взять противно! Я Марте всегда так говорю: чтобы в еде настоящее свойство было, ее надо в земле выращивать.
Он опустил руку и повернул ключ зажигания.
— Не знаю даже, стоит ли пытаться ехать в город, — продолжал он. — Вон ведь как дороги запустили, то есть никакого глазу нет. Вспомни нашу автостраду двадцать лет назад: гладкая, ровная, чуть что — новый бетон клали, зимой непрестанно снег очищали. Ничего не жалели, большие деньги тратили, чтобы только движение не прерывалось. А теперь начисто о ней забыли. Бетон весь потрескался, местами и вовсе повыкрошился. Куманика растет. Сегодня на пути сюда пришлось выходить из машины и распиливать дерево, прямо поперек шоссе лежало.
— Да уж чего хорошего, — кивнул Грэмп.
Мотор вдруг ожил, прокашлялся, закряхтел, откуда — то снизу вырвалось густое облако синего дыма, затем машина рывком стронулась с места и запрыгала по ухабам.
Грэмп проковылял обратно к шезлонгу и обнаружил, что полотно насквозь мокрое. Автоматическая косилка кончила подстригать газон и теперь, размотав шланг, поливала лужайку.
Бормоча ругательства, Грэмп зашел за дом и опустился на скамейку около заднего крыльца. Он не любил здесь сидеть, но ведь больше нигде нет спасения от этой механической уродины… Взять хоть этот вид: сплошь пустые, заброшенные дома, все палисадники бурьяном поросли. Правда, одно преимущество есть: можно внушить себе, что ты туг на ухо, и забыть о каскадах твича, изрыгаемых приемником. Из — за дома донесся чей — то голос:
— Билл! Билл, ты где?
Грэмп повернул голову:
— Здесь я, Марк, здесь. Прячусь от этой чертовой косилки.
Из — за угла появился Марк Бейли, он пыхтел сигаретой, которая грозила подпалить его косматые баки.
— Что — то ты рано сегодня, — заметил Грэмп.
— Сегодня не придется нам сыграть, — ответил Марк.
Он доковылял до скамейки, сел рядом с Грэмпом и добавил:
— Уезжаем…
Грэмп стремительно обернулся.
— Уезжаете?
— Ага. Перебираемся за город. Люсинда наконец уломала Герба. Всю голову ему продолбила, дескать, там такие чудесные участки, и все переезжают, зачем же нам от людей отставать.
Грэмп судорожно глотнул.
— А в какое место?
— Не знаю точно, — ответил Марк. — Еще не бывал там. Где — то на севере. На каком — то озере, что ли. Десять акров отмерили. Люсинда на сотню замахнулась, но тут Герб уперся, мол, хватит и десяти. И то, столько лет городским палисадником обходились.
— Бетти тоже на Джонни наседает, — сообщил Грэмп. — Но он стоит насмерть. Не могу, говорит, и все тут. Дескать, на что это будет похоже, если он, секретарь Торговой палаты, и вдруг бросит город.
— И что это на людей нашло, — продолжал Марк. — Прямо помешательство какое — то.
— Уж это точно, — подтвердил Грэмп. — Помешались на деревне все как один. Вон, посмотри…
Он взмахнул рукой, показывая на ряды заброшенных домов.
— Давно ли тут все цвело, что ни дом — загляденье. И какие славные соседи были. Хозяйки бегали друг к другу за кулинарными рецептами. А мужчины выйдут траву подстригать — глядишь, косилки уже забыты, а они стоят все вместе, языки чешут. Дружно жили, чего там. А теперь — сам видишь…
Марк заторопился.
— Ну, мне пора, Билл. Я ведь только для того и заглянул, чтобы сказать тебе, что мы снимаемся. Люсинда велела мне вещи укладывать. Заметит, что меня нет, сразу надуется.
Грэмп тяжело поднялся и протянул ему руку.
— Забежишь еще? Сыграем разок напоследок?
Марк покачал головой.
— Нет, Билл, боюсь, уже не смогу забежать.
Они неловко обменялись рукопожатием.
— Да — а, там уж я не поиграю, — уныло произнес Марк.
— А я? — сказал Грэмп. — Мне без тебя тоже не с кем…
— Ну всего, Билл.
— Всего, — отозвался Грэмп.
Марк, прихрамывая, скрылся за углом, и Грэмп, проводив друга взглядом, почувствовал, как безжалостная рука одиночества коснулась его ледяными пальцами. Страшное одиночество… Одиночество старости, отжившей свой век. Да — да, так оно и есть — пора на свалку. Его место в другой эпохе, он превысил свой срок, зажился на свете.
С туманом в глазах он нащупал прислоненную к скамейке трость и поплелся к покосившейся калитке, за которой простиралась безлюдная улица.
Годы текли слишком быстро. Годы, которые принесли с собой семейные самолеты и вертолеты, предоставив забытым автомашинам ржаветь, дорогам — приходить в негодность. Годы, которые с развитием гидропоники положили конец земледелию. Годы, которые свели на нет хозяйственное значение ферм и сделала землю дешевой. Годы, которые изгнали горожан в сельскую местность, где добрая усадьба стоила меньше жалкого городского участка. Годы, которые внесли переворот в строительство, так что семьи преспокойно бросали старое жилье и переходили в новые, по индивидуальным проектам дома стоимостью вдвое меньше довоенных, а не понравилось что — нибудь или тесно показалось — за небольшую плату переделают, перекроят по своему вкусу.
Грэмп фыркнул. Дома, которые можно перестраивать каждый год, словно мебель переставил… Что
