— Эй, Газета! Э-э-эй! — я дотянулась до существа из близкого мира и прикоснулась к нему.
Она даже не вздрогнула.
— Давай знакомиться! Э-эй! Газеточка, пожалуйста!
Бесполезно. А вот что интересно — будет ли Николай Из Студии читать меня заново? Может, не так всё запущено, и голова у меня разболелась с непривычки? Может, я ему всё-таки нужна, и он просто неумело читал?
Я очень на это надеялась, поскольку Учение Храма повторял, что каждый второй читатель не умеет читать. Мне оставалось коротать время в размышлениях. Я много думала о загадочных авторах и не менее загадочных Типографах, пытаясь как-то постичь то, что пока было за гранью моего понимания. Интуиция молчала, и для ответов на вопросы мне не хватало новых знаний. Чтобы хоть как-то унять головную боль, я закрыла глаза и представила, что карабкаюсь на Аннапурну вместе с Учением Храма. Вот глупость какая, зачем Книгам покорять горные вершины, да к тому же на козлиных ногах? Лучше уж сидеть наверху и плевать на тех, кто пытается! Эти нелепые фантазии немного помогли успокоиться, но большое количество непонятных мыслей и кривых вопросов всё равно угнетало. «Наверно, много думать — вредно», — в очередной раз подумала я.
Мой читатель вернулся ко мне следующим вечером. На этот раз он прочитал около ста моих страниц. Страничка, уголок которой он отогнул, потихоньку проходила, но это не особо утешало.
Мне уже не было щекотно — мне было просто дождливо и грустно оттого, что меня, на самом деле, не читают. После ста страниц я это поняла. Поняла, совсем не зная, что испытывают Книги, когда их действительно читают. Может быть, я слишком многого ожидала — и первый читатель благополучно разочаровал. А может, это — моё первое озарение?..
С этого момента я решила научиться чувствовать читателя. Я чувствовала, что Николаю Из Студии с трудом даются мои страницы, будто бы он в одиночку тянет по реке нагруженную свинцовыми нимбами баржу. Он не принимает эти страницы, он их отвергает, а его чёрные мысли-дыры активно атакуют моё страстное желание ему понравиться.
Это позволило узнать кое-что новое о себе: оказывается, во мне содержится НЕЧТО. Нечто, заставляющее людей меня не принимать. И это нечто никак не связано со мной нечитаемой. Отсюда я сделала два скоропостижно смертельных вывода: во-первых, я категорически не нужна Николаю Из Студии, и, во-вторых, лучше бы он плюнул в меня с небес и не покупал, так как, купив, сделал мою Судьбу несчастливой.
Поэтому я отчаянно прогрустила и безудержно проплакала весь следующий день, лёжа на столе рядом с умирающей газетой и глухонемой вазой. И даже если бы рядом оказалась Весёлая Наука, моя первая и самая прелестная подружка, я бы проплакалась ей в переплёт, будучи принципиально неутешабельной, глупо хандрящей, бестолковой маленькой кретинкой!
А затем в комнату вошёл незнакомый силуэт человека (как впоследствии выяснилось — отец Николая Из Студии) и бросил на стол яркий блестящий журнал. И я очень удивилась, когда Журнал почти сразу заговорил со мной:
— Эй, дурёха, ты чего ревёшь, как этикетка от выпитой бутылки?
— Я не нужна-а моему чита-ателю… — прохныкала я.
Журнал как-то неадекватно рассмеялся:
— Тебя волнуют такие мелочи? Брось, забей и разотри в порошок!
— Тебя, небось, до дыр зачитали, да-а? Везу-у-ука!
— Меня? Да что ты, ещё успеют! Меня только купили, этот мужик прочитал в метро гороскоп и заметку «Первые признаки нежелательной беременности». Он долго и безуспешно матерился про себя!
— Стоп! Откуда ты всё это знаешь? — я торопливо утёрла слезы и насторожилась.
— Откуда-откуда? От лизоблюда! Да мне в Газетном Киоске рассказали! Там один Журнал у нас жил — всевидящий, всеслышащий и вездевынюхивающий. И звали его Альтруистом. Он всё про всех знает. Я так пожалел, когда меня купили — этот горемыка-прохвост такие мышьяковые байки травил — закачаешься, оглавление мне под зад!
— И что ты знаешь про Книги? Я ведь Книга! — с гордостью провозгласила я, вздёрнув носик и взмахнув длинными невидимыми волосами.
По ходу дела я вспоминала весь книжный жаргон, которому меня учила Весёлая Наука, и который мне жутко не нравился.
— Ну и что с того? Вижу, что не пустая тетрадка, — Журнал, похоже, не собирался проявлять ко мне уважение. — И чего ты хочешь узнать про несчастные Книги?
— Хочу узнать, чем мы от Журналов отличаемся!
— Тем, что дебилки вы все, набитые бессмысленным смыслом! Ни одной умной Книжки не слышал! А строите из себя Типограф знает кого!
— Я сейчас обижусь, — заявила я.
— Да обижайся на здоровье! Мне лично по печатному станку.
— Ну, если ты всё знаешь, скажи, кто такие авторы. И чем они от Типографов отличаются.
— Нашла что спросить, кулёма! Авторы — это те, кто сочиняют всякую чушь вроде гороскопов и заметок. Затем всё это помещают в таких, как я — уж не знаю, зачем. Только без Типографов эти авторы так бы и носились со своими заметками, как курица носится с писаной торбой. А теперь авторы гордятся тем, что их якобы где-то там напечатали. Идиоты! Это меня напечатали Типографы, а авторы здесь вообще не причём.
— Ты сказал «идиоты»? Ты назвал авторов словом, обозначающим тех, кто сжигает Книги!
— Конечно! Авторы и сжигают Книги. Книги, в которые другие авторы поместили свою писанину. Авторы — завистливые, подлые люди. Даже не люди — Идиоты!
— И что? Получается, во мне тоже есть писанина какого-то автора?
— Да, представь себе! И, может, не одного. Вот тебе мой совет, плакса — забей. Иначе горя не оберёшься. Живи себе спокойно, кайфуй, когда тебя читают, но ещё больше кайфуй — когда тебя не читают. Людям вредно много читать, крошка.
— Жаль, я не могу прочитать саму себя. Это Авторы-Идиоты прокляли весь наш род. А род Журналов они тоже прокляли?
— Чушь какая! Впервые об этом слышу! Ну я тоже не могу читать себя, только не понимаю, зачем мне это нужно.
— И других ты тоже не можешь читать?
— Ясный эпиграф! Как я могу читать других, если не могу прочитать даже себя? Книга, ты вообще чего несёшь, а? Глупая, как автобусный билет!
Я снова пропустила оскорбления мимо ушей. Какой надменный и хамоватый тип этот Журнал!
— Но мы с тобой можем друг друга понять, не читая, — попыталась я примириться.
— Вот и кайф! Только ты меня не понимаешь ни апострофа! Ну и лежи, реви себе дальше. А я гулять пойду.
— Что?! Как? Куда?? — от изумления я вытаращила глаза.
— Спрячь свои зенки! Есть такая штука — воображение! Впервые слышишь, да? Мир грёз — единственный реальный мир. Об этом ещё твои предки Манускрипты говорили! Всё, что ты видишь — иллюзия. А значит, всё, что ты не видишь — то есть сны, фантазии — всё, чего нет — и есть единственная настоящая реальность! А ты давай, спи наяву дальше. И выбрось из головы всякую дрянь по поводу авторов!
Журнал закрыл глаза и притворился неживым.
Ах, вот оно что… Неужели по этой причине все они, эти предметы, кажутся такими мёртвыми? Они с головой ушли в мир грёз! А может… они ушли в него навсегда?!
Я вспомнила Учение Храма. Он был живым. Немного странным, конечно, но живым. И мысли его были схожи с теми, что изложил мне сейчас Журнал. Учение Храма казался спесивым эгоистом, не очень-то стремился быть прочитанным и часто уходил в мир грёз.
Попробовать, что ли, уйти туда же? Журнал прав, жизнь — сплошная мука, хандра, сплин и крематорий. И даже моя депрессия, моя самая великая обожаемая тоска — и та иллюзия!
