посольства Святослава к Цимисхию на второй год его правления, то есть, вероятно, зимой или ранней весной 971 года. Реакция греков на эю посольство весьма примечательна. Скилица записал, что в Константинополе посчитали его обычной разведкой, посланной русским князем «выведать дела ромеев»29. Цимисхий принял посольство и упрекнул руссов в том, что они допускали «несправедливости». Это можно истолковать и как подтверждение прежних претензий греков к руссам, не желавшим уходить из Болгарии, и как недовольство постоянными набегами русских отрядов на византийские владения осенью 970 - зимой 971 годов, о которых сообщает Лев Дьякон.
Даже если заподозрить русского летописца в преувеличении количества посольств, то и в этом случае совершенно очевидна большая дипломатическая активность сторон как до начала военных действий, так и после их прекращения.
О достоверности неоднократных русско-византийских посольских переговоров в течение 970 года говорят и отложившиеся в русских летописях сведения о форме их проведения.
Когда первое посольство явилось к Святославу с золотом и паволоками, князь сказал: «Въведете я семо», то есть «введите их сюда». Греки вошли, поклонились ему и положили перед ним дары («Придоша, и поклонишася ему, и положиша пред нимъ злато и паволоки»). Святослав приказал своим слугам: «Схороните».
Во время второго посольства с дарами Святослав «приимъ», то есть принял послов, «нача хвалити, и любити, и целовати царя»13.
Во время переговоров по поводу выработки условий мира стороны вели переговоры, передавая друг другу речи Цимисхия и ответы Святослава («И посла царь, глаголя сице...» Святослав, «глаголя»: «Род его возметь»).
В связи с первым посольством, принесшим дары, Устюжская летопись добавляет, что «приидоша греци с челобитнем»; далее, почти повторив «Повесть временных лет»: «введите их само» и «поклонишася ему», и «положиша пред ним злато и паволоки», устюжский автор пишет, что, не взглянув на дары, Святослав «не отвеща послам ничто же, и отпусти их». По поводу же второго посольства в Устюжской летописи говорится: «и отпусти с честию»31.
Все эти детали переговоров, приведенные как в «Повести временных лет», так и в Устюжской летописи, показывают, что в сознании позднейших авторов эти переговоры отложились именно как официальные дипломатические контакты, сопровождавшиеся обычным ритуалом приема иностранных посольств русским великим князем. Послов вводили и представляли князю, те предподносили ему дары; он выслушивал их, шли переговоры посредством обмена «речами», затем осуществлялся «отпуск» послов. В одном случае Святослав просто отпустил их, в другом - «с честию». Все это штрихи, рисующие действительную систему посольских переговоров, которая уже нашла более полное отражение в предшествующих русско-византийских переговорах в связи с заключением договоров 907, 911, 944 годов, приемом в Константинополе Ольги, вовремя ответных греческих посольств к Игорю и Ольге.
Мы имеем дело с неоднократными переговорами, на которых стороны обсуждали лишь условия восстановления мирных отношений между двумя государствами. А поскольку мирные отношения основывались прежде на договорах 907 и 944 годов, то летом 970 года речь шла об уплате византийцами дани, контрибуции и дальнейшем пребывании руссов в Болгарии.
Дополнительный материал о системе русско-византийских переговоров летом 970 года дают миниатюры мадридского манускрипта хроники Скилицы. На одной из миниатюр изображены переговоры между Святославом и греческим посольством в период, как мы полагаем, лета 970 года, поскольку встреча менаду Цимисхием и русским князем под Доростолом по поводу заключения русско-византийского договора 971 года отражена на другой помещенной в манускрипте миниатюре.
Святослав сидит на троне и принимает послов. Трон Святослава украшен деревянным резным орнаментом32. Автор миниатюры отразил таким образом свое восприятие Святослава как владетеля тех территорий, которые находились в руках руссов на Балканах, а также подтвердил достоверность сведений о форме посольских переговоров, проводившихся руссами и византийцами в течение 970 года. Этот изобразительный аргумент еще раз убеждает в том, что сообщения о форме дипломатических контактов между Святославом и Иоанном Цимисхием, отраженные в русских летописях, нельзя сбросить со счетов как чисто легендарные, недостоверные.
Возвращаясь к вопросу о военной стороне событий и связанным с ними дипломатическим «инициативам», следует сказать, что Устюжская летопись сообщает об обращении греков с челобитьем к Святославу, что подтверждается и данными «Повести временных лет» о военных трудностях греков летом 970 года. Этот факт говорит о том, что инициаторами заключения мира летом 970 года были греки, оказавшиеся в трудном положении, несмотря на победу под Аркадиополем. Руссы пошли на мир, так как уверенности в дальнейшем успехе после кровопролитных боев во Фракии и поражения под Аркадиополем у них не было.
В пасхальные дни 971 года совершенно неожиданно для руссов Иоанн Цимисхпй перешел через Балканы по неохраняемым горным проходам и обрушился на Преславу, где находились болгарский царь Борис, Калокир и русский отряд во главе со Сфенкелом. Беспечность руссов была очевидна. Сам Святослав находился в это время в Доростоле.
В историографии создавшаяся ситзация совершенно обоснованно была связана с русско- византийским договором о мире, заключенным в 970 году. Ряд ученых пришли к близким выводам, в основе которых лежала мысль о том, что руссы осенью 970 и зимой 971 годов были убеждены в стабильности создавшегося положения, в неспособности Византии осуществить скорое наступление, а главное - что Святослав поверил в реальность мира, заключенного в 970 году.
Но данный фактический материал позволяет сделать и другой вывод: неожиданное для руссов появление Цимисхия в Северной Болгарии еще раз подтверждает достоверность сообщений русских летописей о заключении мира между греками и Русью и о содержании этого мира, в центре которого стоял все тот же вопрос об уплате Византией дани Киеву33.
Что касается того, действительно ли византийский император пошел на сознательный обман Святослава и постарался лишь выиграть время, заключив невыгодный для Византии мир34, то это предположение историков находит дополнительное подтверждение в концепции, сформулированной византийским полководцем XI века Кекавменом в своем «Стратегиконе». Он писал: «Если враг ускользает от тебя день от дня, обещая либо мир заключить, либо дань уплатить, знай, что он ждет откуда-то помощи или хочет одурачить тебя. Если неприятель пошлет тебе дары и приношения, коли хочешь, возьми их, но знай, что он делает это не из любви к тебе, а желая за это купить твою кровь»35.
«Мудрость» Кекавмена имела прочную основу в виде традиционной военной и дипломатической тактики восточноевропейских правителей, и в первую очередь самой Византийской империи, для которой военное и дипломатическое коварство стало своего рода нормой. Многочисленные перемирия и миры, заключенные греками с окружающими государствами, уплата им дани, огромных контрибуций нередко являлись лишь средством выиграть время, усыпить бдительность противника, обмануть его, а йотом нанести ему неожиданный удар. Читая Кекавмена, можно подумать, что он имел в виду именно русско- византийский мир 970 года. Особое внимание мы обращаем на слова о дани как свидетельствующие (в который раз!) о том. что именно дань являлась той целью, которой добивались противники во время войны. Древняя Русь не была здесь исключением.
Создание антивизантийского союза
Принципиальное значение для понимания дипломатии Святослава во время балканских походов имеет вопрос о поисках им союзников и о формировании антивизантийской коалиции. Эти дипломатические шаги обусловливались общей внешнеполитической линией древней Руси по отношению к странам и народам Восточной Европы и были связаны с прежними - еще во времена Игоря - отношениями Руси с этими государственными и племенными образованиями.
К 969–970 годам, когда начался второй поход Святослава на Дунай, вскоре переросший в русско- византийскую войну, отношения с Византией формально были дружественными. Они определялись
