Во время Уотергейта Дуглас пришел к выводу, что не может больше оставаться только зрителем. В 1974 он выставил свою кандидатуру в Конгресс и прошел в Палату представителей как реформатор новой волны. Еще через два года его избрали в Сенат. Пробыв там четыре срока подряд, Кэннон успел поработать в комитете по делам вооруженных сил, комитете по иностранным делам и специальном комитете по разведке.
Дуглас всегда был кем-то вроде борца с предрассудками, но после выхода в отставку его неортодоксальность стала проявляться прежде всего в одежде и манерах, вызывая удивление, любопытство и недоумение. Он носил потертые вельветовые брюки, старые ботинки на толстой подошве и свитера, которые, как и их владелец, выказывали признаки почтенного возраста. Твердо веря в магическую силу холодного морского воздуха, таящего в себе секрет долголетия, Дуглас постоянно подвергал себя опасности бронхиальной инфекции: ходил зимой под парусом и без устали вышагивал по обледенелым тропинкам заповедника Машомак.
Выйдя из машины, Элизабет сначала поднесла палец к губам, а уже потом поцеловала отца в щеку.
— Не шуми, папа, — прошептала она, — дети спят.
Комнаты Майкла и Элизабет находились на той стороне дома, окна которой выходили к воде. В их распоряжении были спальня, ванная и небольшая гостиная с телевизором. Вторую спальню пришлось превратить в детскую. Будучи в некоторых отношениях суеверной, Элизабет ничего не планировала заранее, до рождения близнецов, так что обстановку детской можно было назвать спартанской: пара колыбелек и столик для пеленания. Стены оставались бледно-серыми, пол голым. Стремясь добавить уюта, сенатор принес с веранды старое плетеное кресло-качалку. Пока женщины укладывали детей спать, Майкл и Дуглас уселись внизу у камина с бутылкой «мерло». Элизабет спустилась к ним через несколько минут.
— Как они? — спросил Майкл.
— Все хорошо. Мэгги еще немного посидит с ними. — Элизабет хлопнулась на диван. — Налей-ка мне стаканчик, Майкл, да побольше.
— Тяжело, милая? — спросил Дуглас.
— Мне и в голову не приходило, что будет
— В этом нет ничего плохого. У тебя тоже была няня, и твоя мать не работала.
— Работала, папа! Заботилась обо мне да еще разрывалась между тремя домами, пока ты был в Вашингтоне!
— Неудачный ход, Дуглас, — пробормотал Майкл.
— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Да, твоя мать работала, но не в офисе. Откровенно говоря, я вовсе не уверен, что матери должны работать. Они нужны детям.
— Что я слышу! Поверить не могу! — всплеснула руками Элизабет. — Дуглас Кэннон, великий либерал, считает, что матери должны сидеть дома с детьми и не работать. Жаль, этого не слышит Национальная организация женщин. Боже мой, под безнадежно либеральным экстерьером бьется сердце консерватора, хранителя семейных ценностей.
— А как же Майкл? — спросил Дуглас. — Он ведь в отставке. Разве он тебе не помогает?
— Некогда, — подал голос Майкл. — По вечерам мы с парнями катаем шары в клубе.
— Майкл очень мне помогает, — сказала Элизабет. — Но — простите, что так говорю — отцы только на это и способны.
— Как тебя понимать? — недоуменно спросил Дуглас.
Прежде чем Элизабет успела ответить, на столике зазвонил телефон.
— Почти как в пословице, — усмехнулся Майкл, — спасен гонгом.
Элизабет подняла трубку.
— Алло? — Секунду-другую она молча слушала, потом сказала: — Да, он здесь. Подождите, пожалуйста. — И, повернувшись к отцу, добавила: — Это тебя, папа. Белый Дом.
— Белый дом? И что же им понадобилось от меня в десять часов вечера да еще в пятницу?
— С тобой хочет поговорить президент.
Лицо Дугласа отобразило нечто среднее между раздражением и недоумением. Тем не менее он поднялся и, прихватив бокал с вином, подошел к Элизабет и взял у нее трубку.
— Дуглас Кэннон… Да, подожду…
Он прикрыл трубку.
— Зовут этого сукина сына.
Элизабет и Майкл тихонько хихикнули. О вражде между Кэнноном и Бекуитом в Вашингтоне знали все. На протяжении нескольких лет они были самыми крупными фигурами сенатского комитета по вооруженным силам. Кэннон занимал место председателя, Бекуит возглавлял республиканское меньшинство. Когда контроль над Сенатом перешел в руки ВСП[6], они поменялись ролями. К тому времени, когда Дуглас решил уйти в отставку, мужчины практически не разговаривали.
— Добрый вечер, мистер президент, — громким и бодрым голосом строевого офицера прокричал Кэннон.
На верхней площадке лестницы появилась Мэгги.
— Потише, пожалуйста, — укоризненно прошептала она. — Детей разбудите.
— Он разговаривает с президентом, — также шепотом ответила Элизабет и беспомощно развела руками.
— Тогда скажите, чтобы разговаривал чуть потише. — Мэгги повернулась и исчезла за дверью детской.
— Да, мистер президент, у меня все в порядке, — говорил Дуглас. — Чем могу вам помочь?
С полминуты он ничего не говорил, только слушал, хмурясь и рассеянно водя ладонью по седым, но еще густым волосам.
— Нет, мистер президент, никаких проблем не возникнет… Скорее, наоборот, даже рад… Конечно… Да, мистер президент… Очень хорошо… До встречи.
Дуглас положил трубку и задумчиво покачал головой.
— Бекуит хочет поговорить.
— О чем? — спросил Майкл.
— Не изволил сказать. Всегда был таким.
— И когда ты собираешься в Вашингтон? — поинтересовалась Элизабет.
— Я никуда не собираюсь, — усмехнулся Дуглас. — Этот хрен самолично заявится сюда утром в воскресенье.
Глава шестая
Тафрут, Марокко
Вереница черных «рейджроверов» пронеслась по каменистой, ухабистой дороге к новой вилле у входа в долину, зажатую с обеих сторон заснеженными горами Атласа. Все автомобили выглядели одинаково: черные, с тонированными стеклами, не позволявшими рассмотреть тех, кто находился в машинах. Эти люди прибыли в Марокко из разных мест: Латинской Америки, Соединенных Штатов, Ближнего Востока, Западной Европы. И всем предстояло уехать из страны через тридцать шесть часов, после окончания конференции. Приезжих в Тафруте в это время года было мало — команда альпинистов из Новой Зеландии да кучка немолодых хиппи, устроившихся на склоне, чтобы помолиться и покурить гашиш, — а потому появление в долине каравана «рейнджроверов» не могло не привлечь к нему любопытных взглядов. Стоящие по обочинам детишки в пестрых одеждах радостно махали руками с ревом проносящимся в облаке рыжей пыли мощным автомобилям. Им в ответ не помахал никто.
