— А что нового в отношении Ланоя?
— Пока что ничего, сэр.
— Я узнал, что предполагаемый агент, с которым должен связаться Помрат, и есть этот самый Ланой. Вот наш ключ ко всему, о чем будет говорить Помрат. Проследите за тем, чтобы аппаратура была настроена таким образом, чтобы дать нам сигнал, как только Помрат упомянет о бегстве. В этом случае меня нужно немедленно проинформировать.
Ливард вышел, чтобы выполнить отданные ему распоряжения. Это, разумеется, означало конец тайны личной жизни Помрата. С этого момента, пока Квеллен не снимет с него “ухо”, Помрат не сможет обнять свою жену, облегчить кишечник, почесать или обругать Верховное Правление без того, чтобы всеведущая аппаратура не зарегистрировала бы это. Очень плохо. Квеллен сам был когда-то жертвой “уха” и понимал, какие неприятности оно может причинить: именно таким способом предатель Брогг дознался про незаконный дом комиссара в Африке. И все же Квеллен не испытывал подлинного раскаяния в том, что поступает так с Помратом. Все это делалось только ради Хелейн. Она ведь упрашивала его засадить Помрата в тюрьму, не так ли? А это будет гораздо менее неудобным для него. Он, скорее всего, даже ничего и знать не будет. И он, возможно, выведет Квеллена к источнику всего этого предприятия — путешествий во времени. В любом случае для Помрат; будет чрезвычайно сложно покинуть нынешнее столетие, пока фиксируется каждый его шаг. На какое-то время.
Квеллен выбросил из головы проблему Помрата и все свое внимание сосредоточил на других неотложных делах.
На его столе лежали отчеты о совершенных за день крупных преступлениях. Несмотря на то внимание, которое он уделял прыгунам, у Квеллена были обязанности и в других сферах. Он должен был ознакомиться с подробностями преступлений, совершенных в пределах его зоны Аппалачии, и дать рекомендации по судопроизводству. За день накопилась целая груда материалов. Преступность была постоянной статистической величиной, и Квеллен знал, что совершенные сегодня преступления будут по своей жестокости не больше и не меньше, чем вчера.
Он начал перелистывать документы. Теперь перечень преступлений уже не бросал Квеллена в дрожь. Это было самое худшее в его работе. Подспудно наступившая потеря чувствительности с каждым годом все больше и больше овладевала им. Когда он был молодым, неопытным клерком одиннадцатого разряда, только начинающим понимать что к чему, способность людей наносит вред другим людям просто ошеломляла его. Теперь же все это было только статистическими данными, только перфолентами.
Преступления имели тенденцию становиться беспричинными. Мягкосердечное Верховное Правление убрало большинство древних мотивов для совершения преступлений, такие, как голод, нужда или различные физические недостатки. Каждый получал чековую книжку, независимо от того, работал он или нет, и пищи хватало на всех — пусть она была и не особенно вкусной, но без сомнения питательной. Никому не надо было заниматься разбоем, чтобы прокормить голодающую семью. Большинство наркотиков было легкодоступно. Секс во всех его разновидностях можно было получить по дешевой цене в находящихся на содержании у государства отдельных спальнях. Эти меры были признаками зрелости общества. Так говорилось повсюду. Сделав большинство сладких запретных плодов легальными, Верховное Правление устранило необходимость совершения противозаконных действий.
Да, мотивы совершения преступлений исчезли. Преступления же, как таковые, остались. У Квеллена было предостаточно доказательств этому грустному факту социальной действительности. Кража, убийство, насилие — все это теперь было развлечением, а не плодом необходимости. Средние слои общества были неизлечимо больны преступностью. Респектабельные обыватели шестого разряда совершали наиболее гнусные преступления. Пухлые матроны из домохозяек пятого разряда устраивали в темных переулках засады на незнакомцев. В различных мерзостях принимали участие дети с невинными глазками. Даже служащие, чьей функцией было поддержание правопорядка, злоупотребляли своей властью, совершая различные незаконные поступки, такие, как устройство себе вторых жилищ в заповедных зонах, куда доступ был ограничен всем, начиная со второго разряда. Но собственное преступление Квеллена, по крайней мере, не наносило прямого ущерба никому из людей, в то время как…
Вот донесение о специалисте по гидрономике восьмого разряда с обвинением в биологическом преступлении — противозаконном помещении живой матери в тело другого человека. Он подозревался в том, что произвел анестезию своему напарнику, совершил хирургический надрез на его теле ультразвуковым зондом и поместил внутрь смертельную дозу недавно выведенной в Азии хищной инфузории, которая тотчас же принялась за кровеносную систему жертвы, неистовствуя в ее венах и артериях, проносясь как пламя по всей сети кровеносных сосудов. Зачем? “Чтобы наблюдать за реакцией, — объяснил он. — Это было весьма интересно”.
Вот преподаватель гормонетики шестого разряда в одном из крупных университетов Аппалачии, который пригласил молоденькую, достигшую брачного возраста студентку в свою роскошную двухкомнатную квартиру и после ее отказа вступить с ним в половой контакт произвел короткое замыкание болевых центров се мозга, после чего изнасиловал ее и отпустил, лишив при этом всех чувственных реакций. Почему? “Вопрос мужской гордости, — заявил он арестовавшему его служащему. — Латиноамериканская концепция мужественности…”
У него была своя гордость. А вот девушка уже никогда ничего не будет чувствовать. Ни боли, ни наслаждения, если только нанесенное ее нервной системе повреждение не будет устранено хирургическим путем.
А вот жуткий отчет о собрании приверженцев культа, где каждый хотел как можно больше срыгнуть из содержимого своего пищеварительного тракта. Вместо того чтобы закончиться мистическим сопереживанием, это собрание обернулось трагедией. Один из присутствующих, побуждаемый непостижимой жестокостью, тайно поместил в свою жвачку три кристалла псевдоживого стекла, после чего предложил ее своим товарищам. Стекло, внедряясь в ближайшее окружение, проникло во внутренние органы жертв, став причиной их смерти. “Это было чудовищной ошибкой, — заявил преступник. — Моим намерением было проглотить один кристаллик самому и тем самым разделить с ними мучения и окончательное высвобождение. К несчастью, я оказался таким рассеянным…”
История эта задела Квеллена за живое, вызвав подлинно шоковое состояние. Большинство из этих кошмаров не трогало его, но случилось так, что его Джудит была одной из последовательниц этого культа, и мысль о ней не покидала Квеллена с момента посещения Хелейн. Квеллен не видел Джудит и даже не связывался с ней со времени своего последнего возвращения из Африки. Могло запросто получиться так, что вместо одной из незнакомых ему жертв, перечисленных в отчете, погибла Джудит, проглотив эти дьявольские кристаллы псевдоживого стекла. “Это мог быть даже я, — подумал с отвращением Квеллен. — Нужно скорее позвонить Джудит. Я что-то мало уделяю ей внимания”.
Он стал дальше просматривать рапорты.
Среди таких трудновообразимых преступлений был обычный процент избиений, поножовщины, лазерщины и других традиционных нарушений. Но масштабы преступности были огромными, и изощренная жестокость была отличительным признаком эпохи.
Квеллен переворачивал страницу за странице, бегло записывая свои замечания и рекомендации на полях донесений. Дойдя до последней страницы, он с отвращением оттолкнул от себя этот надоевший ему до чертиков ворох бумаги.
До сих пор ему не представилась возможность просмотреть кассету, помеченную Броггом индексом “В” и касающуюся расследования дела прыгунов. Брогг сказал, что в ней представлены некоторые косвенные свидетельства о путешествиях во времени за пределами эпохи от 1979 до 2106 года. Квеллен зарядил кассету и расположился поудобнее.
Она содержала различные материалы, подобранные Броггом из анналов оккультизма. Его заместитель собрал сотни отчетов о таинственных появлениях и видениях, исходя, очевидно, из предположения, что они могли представлять из себя путешественников во времени. “Я хочу предположить, — говорилось в пояснительной записке Брогга, — что, хотя обычный диапазон действия аппаратуры перемещений во времени составляет пятьсот лет современной эпохи, существовали отдельные случаи, когда в силу каких-то неисправностей производилось перемещение в гораздо ранние периоды”.
“Вполне возможно”, — подумал Квеллен. Он стал просматривать свидетельства в настроении
