Она погладила свой живот открытой ладонью.
Сердце Роя упало вниз. Принять ее предложение означало бы оставить все надежды вернуться к Гвен, в его мир. Да и вопрос о настоящем отце ребенка был ему небезразличен. Кто же это такой, когда Митра столь решительно его отвергает? Или он умер? Почему Митра не хочет сказать ему? Это тем более странно, что она так доверилась Рою.
– Митра…
– Подумайте об этом, пожалуйста. Это лучший выход. Я знаю.
Рой никак не мог найти нужные слова, чтобы объяснить:
– Мы не можем, Митра. Вы замужем за Ратой. Вы не можете сказать наверняка, что он не вернется. Вы же знаете это. – Рой тут же пожалел, что использовал столь болезненный путь, чтобы отклонить ее предложение.
Митра медленно кивнула головой, затем слабо улыбнулась.
– Это была только идея, – сказала она. – В скором времени люди уже узнают, что я жду ребенка. Естественно, они подумают, что отец вы. Они ведь думают, что вы Рата, независимо от того, как обстоит дело в действительности. – Митра произнесла последние слова очень выразительно, и Рою показалось, что она все еще верит в то, что он и есть ее вернувшийся муж, страдающий странной амнезией, если не хуже. Но Митра все прекрасно понимала. Каждый раз, когда она закрывала глаза, ей представлялось прижавшееся к ней ледяное лицо Мордета. Сказать эту правду Рою у Митры не было сил.
– Мы еще все обсудим, Митра, когда подойдет время.
Она поняла, что он не очень хочет продолжать разговор на эту тему, но про себя она была полна решимости возобновить его, когда появится подходящая возможность.
Они молча шли вдоль берега, погруженные каждый в свои заботы и страхи. Наконец, они остановились и сели на большое деревянное бревно. Там их и нашел Мората, начавший совершать над ними фигуры высшего пилотажа, но отделенные от мира и друг друга невидимой стеной, Рой и Митра не замечали акробатических трюков их крылатого друга. Митра была погружена в воспоминания о тех медленно текущих днях, когда они с Ратой сидели под кокантовым деревом, мечтали и делились своими надеждами. Но сейчас все те надежды казались безнадежно разбитыми.
Рой снова, в который уже раз, пытался представить себе лицо Гвен, и снова оно ускользало от него. Потом он долго смотрел на тонкую серую ниточку водоросли, висевшую на сучьях бревна, где она задержалась после отлива и уже была высушена солнцем. Он поднял растение, чтобы получше рассмотреть его и вдруг вспомнил строки из поэмы, прочитанной в далеком прошлом. Он бросил водоросль на землю и процитировал вслух:
Мир слишком необъятен. Мы живем,
То набирая, то растрачивая силы,
И их теряем вовсе наконец.
При этом мы почти не замечаем,
Что происходит каждый миг в природе,
Растрачивая жизнь по пустякам.
Грудь под луною море обнажает.
Утихли ветры, словно утомились,
Свернулись, как уснувшие цветы,
Но час придет – и дикой бурей взвоют.
…Но эта жизнь и многое другое -
Ведь мы в иной тональности живем -
Нас совершенно не волнует…
– Ваши стихи хорошо соответствуют нашему настроению, – прошептала Митра. – Это пророчество?
Рой посмотрел на Митру, снова на мгновение почувствовав почти устрашающую силу, которая была в ее глазах.
– Нет. Это стихотворение Уильяма Вордсворта. Мне когда-то прочел его один мой друг, и вот сейчас почему-то оно пришло мне на ум.
– Друг?
Рой грустно улыбнулся:
– Гвен.
Они снова надолго замолчали. Даже Мората, настроение которого зависело только от того, есть ветер или нет, оставил их и улетел в Хагсфейс.
– Митра! – Женщина не ответила, но рой продолжил: – Вы когда-нибудь думали о линии жизни?
Она повернулась и посмотрела на профессора.
– О чем?
– О линии жизни. Линия, вдоль которой течет наша жизнь. Я не физик, но представляю себе время как прямую линию между двумя точками. Одна точка находится там, где ты родился; другая – где умер. – Рой помолчал, размышляя. – А что, если Рата разгадал загадку линий жизни? Что, если он намеренно укоротил свою жизнь, чтобы оставшуюся часть его линии прожил другой человек? Тот, который, как он полагал, придет и спасет его мир. Что, если он знал что-то, чего не знаем мы?
– Я верю в то, что мудрость Раты не имела себе равных. – В какой-то момент Митра стала похожа на подростка, яростно защищающего своего кумира.
– Тогда почему я? Он мог бы вызвать полководца, или государственного деятеля, или… еще кого-нибудь. Почему меня?
Митра развернулась лицом к Рою и пристально посмотрела на него:
– Вы похожи на Рату. У вас такой же голос. Такие же манеры. Вы умеете управлять Тремя Началами, как и он.
Рой покачал головой:
– Все это у него было, а искусство волшебства он знал несравненно лучше, чем я. Возможно, конечно, что я здесь только из-за того, что похож на него, разговариваю тем же голосом. Возможно, что-то помешало Рате, и произошел своего рода несчастный случай. А может быть, у него и не было никакой ясной цели.
– У него была какая-то цель. – Огонь зажегся в ее голосе и пробежал к глазам. – Когда ваша… – Она сделала паузу, вспоминая: – Линия жизни, не так ли? Что вы делали в тот момент, когда закончилась линия вашей жизни?
– Не знаю. Я находился в башне около колокола и размышлял. О личностях. О том, что один человек может сделать то, что не под силу толпе. О том, что Регенты нашего университета, большие любители науки, стараются запретить рассказывать легенды и поэмы, рассказы и истории…
Митра шлепнула руками по твердому песку.
– Регенты запретили рассказывать истории? – Ее голос звучал неестественно высоко, словно она задыхалась. – И что вы предприняли?
Рой отвел взгляд далеко к горизонту.
– Я… я умер.
Теперь уже в голосе Митры зазвучали сердитые нотки:
– Нет же. Вы не умерли. Вы прибыли сюда.
Рой сделал неопределенный уклончивый жест.
– Ну хорошо, я прибыл сюда.
– А с чем вы прибыли сюда? Что есть у вас, чем не обладал мой муж? Что-то должно быть!
– Я… я не знаю.
– Тогда расскажите мне все, что помните. Я постараюсь догадаться.
Рою захотелось встать и уйти обратно под охрану стен Хагсфейса, напиться холодной воды из фонтана в центре города. Он не хотел говорить о вещах, которые уже начал забывать и
