чрезвычайно прочной и эффективной — в отличие от модели флорентийской, работающей, парадоксальным образом, только в условиях коррупции, а источником последней были в основном Медичи. Ранее отдельные попытки установления более широких демократических норм оказывались безнадежно неэффективными, ну а способ правления, введенный синьорией под влиянием Савонаролы, и до сих пор признается венцом флорентийской демократии. Была выработана целая реформаторская программа, включающая пересмотр налоговой системы в пользу менее обеспеченных слоев населения; предоставление избирательных прав любому гражданину (старше тридцати лет), принадлежащему семье, один из членов которой когда-либо работал в городской администрации; наконец, широкую политическую амнистию изгнанникам (включая второстепенных представителей фракции Медичи). Такая демократия была для Италии тех лет совершенно уникальной и могла оказаться долговечной, если бы не два критически важных фактора. Первый: у демократической Флоренции стало появляться все больше и больше врагов. Второй: программа самого Савонаролы выходила далеко за пределы демократических реформ.
Заявленная цель последнего состояла в построении «Града Божьего», что приведет к «очищению Италии» от всяческого зла — индивидуального, политического, клерикального. Народ Флоренции давно упивался верой в свою избранность, по крайней мере на территории Италии: Флоренция — это новый Рим. И призывы Савонаролы заново воскресили эту веру. Теперь он проповедовал новый «всеобщий мир», призывая граждан подавать бедным и требуя от церкви пожертвований в виде серебра и золота. Охваченный душевным огнем, он взывал: «О Флоренция, не могу я выразить всего, что накопилось у меня в сердце, ибо вы еще не способны выдержать этого груза». Целые отряды детей, одетых в белое, высылались на улицы города и, распевая гимны, собирали подаяние для бедных; этим «невинным агнцам» следовало отдавать украшения и драгоценности, красивую одежду, зеркала, языческую литературу и идолопоклоннические картины. Воздевая горе руки с распятием, Савонарола призывал с амвона отказываться от всего, что «не является предметом необходимости для жизни».
Тем временем в Италии происходили волнения. Оставив Флоренцию, Карл VIII постепенно приближался к Неаполю, где у себя во дворце его с тревогой ожидал Альфонсо II. Измученный предчувствиями и кошмарами, он, ко всему прочему, начал страдать от галлюцинаций, воображая, что самые камни у него под ногами стенают от страха. В конце концов Альфонсо бежал на Сицилию, где укрылся в монастыре. 22 февраля 1495 года, не встречая сопротивления, Карл VIII вступил в Неаполь и триумфально прошествовал во главе своей армии по городу, под рукоплескания раболепной толпы. Три месяца спустя, сидя на троне с мечом Карла Великого, Карл VIII был торжественно объявлен королем неаполитанским. Все делалось для того, чтобы он чувствовал себя как дома, и вскоре ему действительно настолько здесь понравилось, что он даже отказался от дальнейших претензий на трон Иерусалима. Удовольствиям он предавался почти детским: велел придворным живописцам делать эротические рисунки с изображением своих многочисленных любовниц, затем переплетал их и принимался разглядывать, выбирая одну (или нескольких) на сегодняшний вечер.
Положим, не все в Италии склонили голову перед Карлом VIII и его якобы непобедимой армией. По пути на юг французский король прошел через Папскую область, не встретив сопротивления, но из этого не следует, что папа примирился с вторжением. Лысый и тучный Александр VI уже начинал завоевывать репутацию «Нерона римских пап». Что ж, будучи типичным Борджиа по своей развратности (его даже подозревали в кровосмесительной связи со своей дочерью Лукрецией), он был также Борджиа по своей неукротимой решительности. Используя свое положение главы христианского мира, он обратился к Священной Лиге с призывом выступить против короля Франции и изгнать его из Италии. Император Священной Римской империи Максимилиан I откликнулся благожелательно, Венеция тоже выступила на стороне папы, а Альфонсо II, перебравшийся с Сицилии в свою родную Испанию, убедил последовать их примеру и испанского короля. Вскоре к коалиции присоединился Лодовико Сфорца, клявший теперь себя за то, что в свое время призывал французов в Италию. И только Флоренция оставалась в стороне. Савонарола и слышать ничего дурного не хотел о Карле, которого по-прежнему считал «бичом Божьим», синьория же, со своей стороны, полагала, что в сложившихся обстоятельствах договор, заключенный с Карлом VIII, накладывает на Флоренцию определенные обязательства. Это означало изоляцию города в Италии и торговую зависимость от Франции; впрочем, в этом как раз не было ничего страшного — Франция страна богатая, а ее южное побережье находится всего в ста пятидесяти милях от Генуэзского залива.
Летом 1495 года Карл VIII покинул Неаполь. Перед ним лежала долгая дорога домой, его огромная армия растянулась в горах, таща за собой караваны награбленного. Вместе с ней двигался пестрый обоз, несущий с собой, между прочим, новую таинственную болезнь, известную ныне как сифилис, который французские солдаты подхватили в Италии. Почти наверняка занесли его в Европу моряки, возвращающиеся из Нового Света, открытого три года назад. Ну а одним из первых источников распространения этого калечащего людей неизлечимого недуга как раз и стала армия Карла VIII, откуда происходит первоначальное наименование — «французская болезнь».
Тем временем Священная Лига собрала сильную армию наемников во главе с Гонзаго, маркизом Мантуанским, которая в июле перехватила французов у берегов реки Таро близ Пармы. Развернулось ожесточенное кровавое сражение, которое, впрочем, быстро перешло в побоище — стоило заработать французской артиллерии и начаться конной атаке, как наемники обратились в бегство. Что не помешало маркизу Мантуанскому объявить себя победителем, на том основании, что он отсек от основных сил французов и захватил половину обоза с награбленными французами сокровищами, включая меч Карла Великого. Ну а вторая половина тем временем вступила на опустевшее поле битвы, добивая раненых и занимаясь мародерством.
В надежде подтолкнуть Флоренцию к участию в общем деле, папа Александр VI направил Савонароле сердечное письмо с приглашением приехать в Рим и поделиться своими удивительными видениями и предсказаниями со своим духовным отцом лично. Может, Савонарола и был сама святая невинность, но юродивым он не был и не имел никакого желания добровольно отдавать себя в когти такого человека, как Александр VI. Приор церкви Сан-Марко вежливо поблагодарил папу за письмо, но приглашение отклонил, сославшись на нездоровье.
Месяц проходил за месяцем, и Флоренция все более и более утверждала себя в качестве Града Божьего. Жены и дочери принимали причастие и поступали в женские монастыри, на публике никто не осмеливался появиться в парике или ярком одеянии. Все, кто дорожил своим положением, делали все, чтобы быть замеченными в церкви. Тем не менее вскоре начало бросаться в глаза, что Савонарола вовсе не пользуется безусловной поддержкой всех горожан. Отряды распевающих гимны детей в белом нередко наталкивались в отдаленных от центра районах на преграду в виде угрюмых горожан. Иные уже не хотели отдавать «излишки». Если говорить о видных семьях, то оппозиция Савонароле сосредоточилась вокруг группы людей, называвших себя arrabiati («разгневанные»). Участники этой группы называли последователей Савонаролы capernostri (буквально «качалы», то есть те, кто постоянно качает головой, произнося про себя молитву) и презрительно считали их piagnoni («подлипалы» из рабочего сословия). Правда, последователи Савонаролы не замыкались кругом popolo minuto или мелкими торговцами. Как мы видели, проповеди его производили глубокое впечатление на многих членов синьории, а также таких гуманистов, как Пико делла Мирандола и Полициано, даже Боттичелли. Они всячески внимали призывам Савонаролы «изменить свою жизнь» — как поначалу и большинство флорентийцев. Но многие начинали понимать, что это не так-то легко сделать, если продолжать заниматься повседневными делами, например, торговлей, от которой зависит благополучие города. Представлялось почти невозможным жить жизнью духа, чего требовал Савонарола, и одновременно торговать, зарабатывать себе на пропитание — одно с другим несовместимо.
Начали закрадываться сомнения и относительно поддержки, которую Савонарола оказал Карлу VIII. Тот ведь покидал город с обещанием вернуть все захваченные земли, на деле же принялся распродавать лежавшие по обе стороны границы городки врагам Флоренции. Генуя и Лукка с готовностью заплатили за крепости на севере, а Сиена — за укрепленный замок на юге. Пизе же попросту была предоставлена свобода рук, и она немедленно объявила себя независимой, обратившись за поддержкой к Священной Лиге. Тосканские территории Флоренции остались незащищенными, что весьма неблагоприятным образом сказалось на торговле.
Все это время оппозиция во Флоренции носила в основном скрытый характер, хотя случались во время проповедей Савонаролы шумные вспышки недовольства и даже были предприняты две топорные
