Под неослабным руководством Политбюро ЦК ВКП(б) и лично Сталина в партии, в государственном аппарате, в армии и на флоте, по всей стране широко развернулась разнообразная работа по созданию своеобразного культа НКВД. Буквально рабское послушание основной массы населения страны и большинства личного состава РККА воле любого функционера НКВД достигалось прежде всего предоставленными высшим руководством партии этому наркомату колоссальными полномочиями, правами и возможностями (как объявленными открыто, так и хранившимися в секрете). И надо сказать, что органы НКВД использовали все эти полномочия не только полностью, но и с немалым перехлестом.
В тенетах Главного управления государственной безопасности НКВД СССР находилось население всей страны. А личный состав РККА и РККФ все время был «под колпаком» Особого отдела армии и флота ГУГБ НКВД СССР. Именно сюда стекался любой «компромат» на постоянный и переменный состав армии и флота. Вот начальник этого отдела комбриг Н.Н. Федоров 8 июля 1938 г. пишет одному из своих подчиненных: «Тов. Волхонский. Что у нас есть на дивизионного комиссара Николаева, бывшего члена Военного совета Приморской группы?»16 На следующий день старший лейтенант госбезопасности Волхонский докладывает: «По учету 6-го отдела 2-го управления НКВД на 9.VII.38 г. не проходит»17.
Можно сказать, что человеку повезло. Ибо здесь тщательно регистрировалось абсолютно все, что могло быть расценено как проявление вольнодумства. Вот лишь два примера в доказательство этого. 26 мая 1939 г. новый начальник Особого отдела старший майор госбезопасности В.М. Бочков сообщает имеющиеся в этом отделе «данные» на слушателя Военно-политической академии им. Ленина П.И. Мирошниченко: «По имеющимся агентурным данным в 1932 году (!) был замечен в антисоветском высказывании. Эти агентурные данные в последующие годы ничем не подтвердились, повторений антисоветских высказываний за Мирошниченко не зафиксировано»18. Стоило воентехнику особой мехбригады (МНР) Ковалеву, подвыпив 12 сентября 1938 г. у лейтенанта Мантуленко, запеть под гитару песни собственного сочинения, как особисты спешат донести начальнику Политуправления РККА Мехлису, что песни эти были «о безвыходном положении начсостава в МНР»19. А песни должны, по мнению особистов, распеваться только на тему, подсказанную «вождем», «Жить стало лучше, жить стало веселее…».
Особые отделы и в 1939 г. продолжают держать под своим непосредственным наблюдением и повседневным контролем даже такие, казалось бы, далекие от их непосредственных задач сферы, как качество работы кафедр общественных наук и ученых советов. 7 сентября 1939 г. помощник начальника Особого отдела ГУГБ НКВД СССР обращается к Мехлису со специальной докладной запиской о «непорядках» в работе Ученого совета Военной академии моторизации и механизации им. Сталина20, а 17 октября этого же года уже начальник Особого отдела В.М. Бочков сообщает Мехлису о том, что качество лекций по основам марксизма-ленинизма, читаемых в Военной артиллерийской академии РККА, вызывает ряд нареканий среди слушателей, что лекции читающего на 5-м курсе батальонного комиссара Матаева «методически очень слабы»21. И никакого возмущения со стороны начальника Политуправления РККА тем, что сотрудники Особых отделов претендуют на роль главных методистов преподавания курса основ марксизма-ленинизма, не обнаружено. Как будто так и надо!
Всем своим поведением в воинских частях и военных учреждениях особисты старались подчеркнуть свое исключительное положение, нередко открыто игнорируя командиров и начальников. Комиссар Военно-хозяйственной академии РККА дивизионный комиссар М.П. Поляков 4 июля 1939 г. доносил Мехлису: «В разговоре со мной начальник академии т. Петуховский мне прямо заявил: «Служу в РККА 21 год честно, являюсь членом ВКП(б), а мне как начальнику академии не доверяют, так как никакой информации работники Особого отдела не делают»22.
В ряде случаев дело доходило до того, что даже назначение на командные должности особисты предопределяли в обход соответствующих командиров. На одном из заседаний Военного совета при наркоме обороны в конце ноября 1938 г. командир авиабригады Еремин заметил, что командиров полков, по существу, назначает Особый отдел. Мехлис немедленно подал реплику: «Почему командиров полков назначает Особый отдел?» И Еремин пояснил: «Материалы на командиров сосредоточены в Особом отделе, он выдвигает кандидатуру, а мы их представляем на утверждение. Рассмотрение списков сомнительных производилось в корпусе и у комиссара, а меня не пригласили (говорят, что такая установка была сверху). Считаю, это неправильным, так как деловую характеристику должен давать командир»23.
Особые отделы не терпели, если кто-то не соглашался с их политической оценкой поведения тех или иных лиц. В апреле 1938 г. в 26-м артполку ОКДВА особисты раскрыли, как они определили, «контрреволюционную группу», возглавлявшуюся бывшим курсантом полковой школы Коноваловым. Однако военный комиссар 26 сд Степанов, ознакомившись с донесением политотдела дивизии в политуправление армии, сделал вывод, что эта группа не являлась контрреволюционной, и квалифицировал ее, как простую воровскую группу, расхищавшую и сбывавшую красноармейское обмундирование. Это было расценено, как покушение на авторитет Особых отделов НКВД. И, очевидно, с их подачи уже 5 мая 1938 г. за подписью маршала В.К. Блюхера и члена военного совета дивизионного комиссара П.И. Мазепова издается приказ войскам ОКДВА № 096, в котором военком дивизии обвинялся в том, что «дал неправильную партустановку» и, предписывалось: «3. Военного комиссара Степанова, как не обеспечившего большевистского руководства, с должности военного комиссара 26 сд немедленно снять»24.
Таким образом, сотрудники Особых отделов на местах обладали огромной властью, и закрепленной различными нормативными подзаконными документами[36], и, особенно, реальной, основанной на всеобщем страхе перед ними. Но некоторым особистам и этого было мало. Они желали бы вообще избавиться от необходимости хоть как-то согласовывать свои действия даже с наркомом внутренних дел, а тем более обороны. Начальник УНКВД по Дальневосточному краю майор госбезопасности Г.Ф. Горбач 8 августа 1938 г. из Хабаровска телеграфирует Ежову: «Прошу разрешения производить аресты командиров, политработников, высказывающих явно пораженческие настроения, без Вашей предварительной санкции»25. Резолюции Ежова на выявленной телеграмме нет. Неугомонный Горбач не унимается и на второй день копию ее направляет Ворошилову26.
С осени 1939 г. круг военнослужащих, проверяемых Особым отделом ГУГБ НКВД СССР, несколько сузился. В документе начальника этого отдела от 2 октября 1939 г., адресованном заместителю начальника ПУ РККА, отмечалось как недостаток то обстоятельство, что «в запросах на проверку» не указывалась ее цель и включались военнослужащие, не входившие в номенклатуру ЦК ВКП(б): «Так как нами производится проверка только номенклатурных работников ЦК ВКП(б), в связи с их утверждением в должностях, – просьба в каждом отдельном случае указывать, на какую должность проверяемый Вами военнослужащий предназначается или в связи с чем военнослужащий, уже занимающий номенклатурную должность, проверяется»27.
Несмотря на такое некоторое «ослабление гнета», взаимоотношения между особыми отделами НКВД с Политуправлением РККА, с командованием и политорганами в военных округах в ряде случаев оставались довольно напряженными вплоть до начала Великой Отечественной войны. Судя по документам, в действиях особистов совершенно явственно просматривалась тенденция «подмять под себя» не только войсковые политорганы, но и Политуправление Красной армии. Не об этом ли свидетельствует официальное отношение (от 3 декабря 1940 г.) нового начальника Особого отдела ГУГБ НКВД СССР майора госбезопасности А.Н. Михеева в адрес также недавно назначенного начальника Главного управления политической пропаганды Красной армии (ГУПП КА) армейского комиссара 2-го ранга А.И. Запорожца: «Для оперативной надобности просьба дать указание о высылке нам списка всего личного состава ГУПП КА, отдельно по отделам, с указанием фамилии, имя и отчества, года и места рождения и занимаемой должности, звания, партийности, адреса местожительства, домашнего и служебного телефона»28. По-моему, из этого текста совершенно ясно, кто у кого находится «под колпаком».
В то же время вплоть до начала войны особисты совершенно нетерпимо относились к малейшим попыткам политработников проверить достоверность всякого рода разоблачительных материалов, поставляемых сотрудниками Особых отделов. 18 января 1941 г. член Военного совета Одесского военного округа корпусной комиссар А.Ф. Колобяков докладывает начальнику ГУПП КА о том, что в Одесском артучилище уполномоченный Особого отдела политрук Сабибин об антисоветских высказываниях
