карете, когда ловушка убила Спирина.
— Предположим, — согласился Никита. — Давай далее.
— Жак и Пьер…
— Да, — слегка поморщился Бурмасов, — видал я этих… уж и не знаю, назвать-то как… Что ж, до них доберемся, это дело пустяк… Хотя ни на какую из трех сил они не похожи. Однако ж наябедничать на тебя вполне могли. Будем пока держать их в уме… Далее?
— Еще только отец Иероним, и больше в карете никого не было. Но он-то меня как раз от смерти и спас, когда от восьмерых отбивались вместе с Христофором. Глупо пытаться убить, а потом спасать.
— Да, пожалуй что, — кивнул князь. — И ябедничать такой, как ты его нарисовал, никогда не станет, и за деньги, полагаю, его не купить… Что ж, на этом пути мы с тобой пока что – в стену лбом… Давай тогда двинемся с другого конца. Это твое пророчество насчет убиения государя – насколько, скажи, можно ему доверять? Вообще что до меня, то я в такие вещи не очень-то…
Объяснять – значило бы выдать главную Тайну Ордена, чего делать фон Штраубе пока что не хотел. Он лишь так выразительно взглянул на Бурмасова, что тот сразу же поспешил сказать:
— Ладно, ладно, тебе – верю. Кому бы другому – едва ли, а тебе – да… Так что же, нынешнего государя скоро удушат, стало быть?.. — И, не получив ответа, с чрезвычайной легкостью согласился, словно речь шла о ком-то вовсе незначительном: – Ну и Царствие ему Небесное; по правде, меня сейчас больше заботит твоя судьба… Так вот, это я тебе верю, понимаешь, я. А в Тайной экспедиции ни за что бы не поверили! И наши офицеры в твой пророческий дар не стали бы верить. Такая уж у нас Россия страна – к вашим кабалистикам не приучена. Здесь бы над тобой только посмеялись. Для нашего брата все это навроде как ворона накаркала или кукушка накуковала, не более того.
— Ну а для великого князя? — спросил фон Штраубе.
— Ах да, я и забыл… Что ж, он, пожалуй, мог бы и поверить. Но даже при своем увлечении мистицизмом Александр Павлович далеко не дурак. Он мог бы поверить, только имея на то самые весомые основания, только зная наверняка, заведомо зная, что сие – не гадание на кофейной гуще. Чем бы ты мог так верно подтвердить ему свой дар?
— Наверно, только лишь одним… — проговорил барон. И, решившись, добавил: – Раскрыв ему тайну своего происхождения…
— От звездочета, что ли, какого-нибудь? — с сомнением спросил Бурмасов. — Это вряд ли. Говорю ж тебе – престолонаследник не настолько глуп.
— А если не от звездочета?.. Если… — Наконец-таки фон Штраубе решился до конца. — Если от самого царя Давида?..
Бурмасов посмотрел на него недоверчиво:
— Ну, знаешь, эдак сказать любой может… У меня вон имеется нарисованное древо, по коему я какой-то веточкой от Рюрика происхожу. Да только поди проверь. В любых летописях знаешь какие разрывы? А древо то какой-то немецкий умелец не далее как для моего деда вычертил, некоторые ветви просто по своей фантазии дорисовав… Тут какие-нибудь всего-то девять веков, а у тебя… Сколько ж это в таком случае веков выходит?
— Без малого тридцать… А если изначально вести, от Авраама, то выходит куда поболее.
Князь даже присвистнул.
— Ну, Карлуша!.. Ты, конечно, прости недоверчивость мою, друзьям я привык на слово доверять, но скажи, какой же немец изобразил тебе такое древо? Ты, конечно, верь, и я, коли хочешь, буду верить; а чем других-то, кроме честного своего слова, убедишь?
— Тут и убеждать слишком не надо, — улыбнулся фон Штраубе. — Родословная у всякого под рукой. — С этими словами он взял Книгу и открыл ее на первой странице.
— Ну-ка… — Бурмасов придвинул свечу и вслух прочел: – «…Сына Давидова, Сына Авраамова… Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова…» Э, брат, постой!.. — поднял он глаза. — Что ты мне сунул? Это ж Святое Писание!.. — Наконец в его сознание что-то стало медленно проникать. — Это что же?.. — проговорил он. — Что же, ты, никак, от самого Спасителя себя выводишь?..
— Ты сказал, — евангельскими же словами ответил ему фон Штраубе.
— Да это ж… Это ж… — вытаращил глаза Бурмасов. — Нет, я не хочу тебя недоверием оскорбить – дворянин дворянину завсегда верить должен… Только здесь же… — он указал на Евангелие, — …здесь лишь до самого Спасителя доведено; а далее чем подтвердишь? Одним наитием?
— О нет, разумеется. Документами, — спокойно ответил фон Штраубе. — Существуют родословные свитки династии Меровингов, сохраненные в праведном королевстве Септимании
По ходу его рассказа глаза Бурмасова все более расширялись. Затем, после изрядно затянувшейся тишины, он через силу произнес:
— Так это же что выходит… Это выходит, что я по происхождению рядом с тобой – как мой крепостной человек Тишка рядом со мною, Рюриковичем… Э, да что я пустое-то говорю!.. Это ж выходит, ты… Уж не знаю, что тут и молвить!.. А я, выходит… — неожиданно вывел он для себя, — получаюсь по всем статьям иудою!
Фон Штраубе удивился:
— Ну уж это-то почему?
— А потому!.. На чьи деньги против тебя смертные сети плетут, как не на мои, проигранные мерзавцу (теперь-то ясно, что мерзавцу!) Извольскому?
— Да ты же в том не виновен.
— Виновен, не виновен – пускай Господь разбирает. А мое дело – вину сию искупить! — сказал Бурмасов решительно. — Я тебя теперь должен во что бы то ни стало от всех злодеев сберечь! И сберегу! Жизни своей не пощажу – а сберегу! Вот тебе слово князя Бурмасова, и подлец последний буду, если слово не соблюду!..
Внезапно на фон Штраубе опять снизошло наитие. Какой-то совсем другой человек (но он отчего-то знает, что это тоже Бурмасов, хотя и совсем, совсем иной Бурмасов), одетый необычно, как никто нынче не одевается, при необычно ярком свете, льющемся не от свечей, а от каких-то стеклянных кругляшков, вот так же точно обещает его во что бы то ни стало сберечь… Нет, не его – кого-то тоже другого, тоже необычно одетого, однако почему-то он, фон Штраубе, соединяет этого человека с собой…
А затем этого кого-то – не то его, не то не его – накрывает черной водой, и единственный пробивающийся сквозь ее толщу свет – это свет звезды, единственной звезды на далеком небе…
Он провел перед глазами рукой, и видение исчезло. Но теперь он знал, что когда-то, может быть через сотню лет, все будет именно так. Ибо все во времени повторяемо. Только еще будет звезда по имени Полынь, взирающая с небес на окровавленную и разоренную, уж не эту ли самую, огромную и непонятную страну?..
Между тем Бурмасов – не тот, из видения, а нынешний, в гвардейском мундире Бурмасов, взволнованный, уже вышагивал по комнате взад и вперед.
— Итак, — сказал он, — пора сделать резюмацию. Три силы ведут охоту на тебя, и мы их все три высчитали, как я полагаю, верно. — Князь стал загибать пальцы. — Офицеры-заговорщики – это раз. Франкмасоны – это два. Enfin
Фон Штраубе пожал плечами:
— Мы же не знаем никого… Хотя, впрочем, одного знаем – этого твоего инкогнито из ресторации,
