— И уж не думаете ли вы, — продолжал иронизировать граф, — что это я сам предуготовил для себя такое хитроумное убиение?
Несколько подумавши, Бурмасов сказал:
— Да, похоже, вы правы, граф. Развяжи-ка его, Христофор – он такая же мышь в мышеловке, как и мы. Спасибо, Карлуша, что уберег от греха.
Двоехоров распутал графа, и было слышно, как тот, разминая ладони, щелкает пальцами.
— Однако теперь мы снова безоружны, — со вздохом произнес Христофор, — и оттого я, признаться, чувствую себя как голый – с заряженным пистолетом оно все же было как-то теплей на душе.
— Во всякой позиции, друг мой, — бодро отозвался Бурмасов, — надобно отыскивать свои преимущества. Во-первых, слава Господу да спасибо Карлуше, что мы не убили безвинного и тем не сыграли на руку своему незримому врагу, а всякое противоборство ему – во благо. Во-вторых, перестав подозревать комтура, мы ушли с ложного пути, а стало быть, продвинулись к истине, знание которой само по себе вооружает. Наконец, четыре ума – это лучше, чем три, и потому возрастает надежда, что мы что- нибудь придумаем.
— А все ж с заряженным пистолетом было бы, право, надежнее, — возразил Двоехоров. — С ним я бы врага даже в темноте близко не подпустил.
— Смотря по тому, кто наш враг, — задумчиво сказал Никита. — Пистолет хорош при обычных обстоятельствах и против обычных злодеев.
— Но не сатана же он, супостат наш, — произнес Харитон, без особой, впрочем, уверенности.
— Во всяком случае, — отозвался Бурмасов, — кем бы он ни был, а действует он более чем странно для простого злодея. Что ему стоило убить нас всех там же, в Летнем саду, когда мы от сонного зелья были совершенно беззащитны? Он, однако, этого почему-то не сделал. И господина комтура не убил, а вместо того подстроил дьявольски сложную ловушку с тем, чтобы убили его мы. Даже если он просто не хотел сам марать рук, то у него достаточно подручных, чтобы они это сотворили, не перекладывая грех на нас.
— С чего ты взял, что у него были подручные? — заинтересованно спросил фон Штраубе, поскольку это разрушало промелькнувшее у него самого подозрение.
— А как же! — объяснил Бурмасов. — Кто-то ведь поджег лавку. Это не мог быть тот же, кто зарезал лакея в Летнем саду, он просто не успел бы туда добежать. Потом, почти потеряв сознание, я все-таки что- то ощущал и готов поклясться, что несли меня, держа за руки и за ноги, а на это надобно не менее двоих. А Христофора сразу уложили в карету поверх меня; значит, уже не менее четверых имеем. Думаю, и тебя, Карлуша, вместе с нами приволокли – было бы опасно оставлять тебя в Летнем саду и возвращаться туда за тобой. Итого выходит уже по крайней мере шестеро. Но полагаю, их было и того больше… Однако ж, мне кажется, тебя какие-то сомнения гложут? Изволь, объяснись.
— Да нет, — ответил фон Штраубе, — если сомнения и были, то ты их уже развеял.
— Но кого-то ты все-таки подозревал?
— Да, — признался барон. — Я исходил из того, что многие уловки могли быть известны только рыцарям Мальтийского ордена. Жака и Пьера надо отбросить – на том мы, по-моему, с тобой сошлись.
— До сих пор не сомневаюсь – они тут ни при чем.
— Тогда, — продолжал фон Штраубе, — оставались только отец Иероним и комтур (уж простите меня, граф). А после того как отпали все подозрения в причастности графа, то остался только отец Иероним.
— Но ведь он слепец, — возразил князь. — Неужели ты думал, слепцу, к тому же девяностолетнему старцу, подобное по силам.
— О, — вмешался комтур, — этому девяностолетнему слепцу по силам весьма многое. В бою он стоит, быть может, и поболее, чем шестерых; но раздваиваться, чтобы одновременно и поджигать лавку, и резать кому-то горло возле статуи, — уверен, такого он все же не умеет. Тем более что барона он, как я знаю, однажды все-таки спас, и это, полагаю, вдвойне отводит от него подозрения.
— Да, теперь я и сам понимаю, что ошибался, — вынужден был признать фон Штраубе.
— Однако, князь, — обращаясь к Бурмасову, продолжал комтур, — не столь давно вы удивили меня своим умением привлекать логику. Помните ту задачку со скатертью? Снова напрягите ваш недюжинный ум. Возможно, мы все-таки найдем какую-нибудь отгадку.
— Что ж, будем рассуждать, — согласился Никита. — Итак! Некто желающий нашего конца располагает немалым числом подручных. Далее – он порой чрезвычайно щепетилен, посему предпочитает, чтобы господин комтур схлопотал пулю от нас, хотя что уж проще на тех же подручных это возложить. Стало быть, в нем присутствует хоть и весьма своеобразно понимаемая, но все-таки некоторая набожность… Впрочем, по отношению к слуге, чей хладный труп мы обнаружили у статуи, он был куда менее набожен и щепетилен… Наконец – он либо знал о шифре, переданном через газету, либо… — Внезапно Бурмасов как- то странно примолк.
— Либо – что? — не выдержал Двоехоров.
— Либо… — проговорил Никита. — Либо он попросту знал о нашем машкераде и его подручные имели возможность за нами проследить… — И вдруг обреченно сказал: – О Боже, мы пропали! Не знаю, зачем ему – но совершенно ясно, что это мог быть только…
— Господи, сохрани нас!.. — выдохнул все понявший мигом комтур.
Христофор взмолился:
— Да говори ж ты, не томи!
С тяжелым вздохом Бурмасов сказал:
— Это мог быть только Александр…
Только через миг осознав смысл услышанного, бесстрашный досель поручик испуганным, каким-то вдруг детским голосом пробормотал:
— Боже, это конец!.. Сжалься над нами, Господи!..
Глава XXIII
— Вздор! — решительно сказал фон Штраубе.
— Карлуша, голубчик, объяснись! — все тем же детским голоском взмолился Двоехоров.
— Отчего же вздор? — спросил Бурмасов без обиды, а скорее с надеждой. — Я же – логически…
Фон Штраубе перебил:
— Изъян в твоей логике, Никита, как зияющая дыра. Ты помнишь первое шифрованное сообщение в газете? «Барон скрывается во дворце…» Это что ж получается – лакей через газету сообщал престолонаследнику то, о чем великий князь сам прежде всех знал?
— Да, похоже, тут я маху дал, — радостно согласился Бурмасов, а Двоехоров, мигом приободрясь, проговорил:
— Просто жизнь ты в меня возвращаешь, Карлуша! Если венценосец будущий тут ни при чем, то я никоих супостатов не убоюсь!.. Кто же, однако, тогда все-таки?..
Фон Штраубе не торопился с ответом, ибо в его умопостроении также имелся пока немалый изъян.
Внезапно послышался какой-то непонятный шум, и комтур первым, догадавшись, воскликнул:
— Вода!
Действительно то была вода, откуда-то с шумом падавшая на пол. Не прошло и минуты, как она добралась до кромок их сапог и поднималась все выше.
— Неужто опять потоп? — пробормотал Христофор. — Такого не было, чтоб по два раза кряду…
— Увы, все еще хуже, — отозвался Литта. — В одном из мальтийских замков был такой каменный подвал. В любой миг его можно было затопить вместе со всеми, кто там оказался. Помнится, этим даже однажды воспользовались… Господи, настало, кажется, время помолиться в последний раз…
— Гм, весьма мудро, — сказал Бурмасов даже с некоторой одобрительностью. — Утопить нас здесь, а потом перебросить в Неву. И со временем выловят где-нибудь наши тела без всяких признаков насильственной смерти. Очень изощренный кто-то взял нас в оборот.
