Конец ордена

Неожиданно генерал Рудаков подумал: 'А что если в самом деле тот сейчас возьмет да и позвонит?..'

Сам не понимал почему, но от этой мысли как-то вдруг нехорошо стало у него на сердце…

* * *

По телефону 

— Да! Генерал Рудаков!

— Приветствую вас, генерал Рудаков. Освоились уже на новом месте, Рудаков?

— ('Отчего сердце-то так зашлось?..') Не лучше ли вам сперва представиться?

— А то вы еще не догадались, генерал Рудаков? Чего ж волнуетесь так? Сердце стучит – через трубку слышно.

— ('Да неуж?.. Врет! Не может быть, чтобы вправду через трубку слышал!.. Хотя черт его разберет!..') Товарищ Невидимка, я так понимаю?

— Очень даже правильно понимаете, генерал. Уже доложили наверх, что связи с вами не держу? Ну вот вам, пожалуйста, связь; дальше что?

— (Сунув таблетку валидола под язык.) Гм… Думал, вы как-то отчитаетесь о проделанной работе.

— Знакомая музыка! Вашего предшественника, Коловратова покойного, тоже, помню, отчеты сильно волновали. Теперь сам отчитывается. На самых-самых верхах!.. Да не сосите вы так усиленно свой валидол, Рудаков.

— ('Черт!..') В таком случае по какому поводу звонить изволите? ('Правильно: лучше-ка повежливее с ним'.)

— А затем 'изволю', что дело у меня к вам. Даже не одно, а два. Слушайте хорошенько, генерал Рудаков, и запоминайте. Во-первых: Серебрякова не трогать и в докладных про него больше не писать… Не слышу ответа.

— ('Судя по голосу, совсем ведь молод, сукин сын. А замашки!..') Да понял я, понял…

— А теперь не слышу энтузиазма в голосе. Смотрите там у меня… Ладно, теперь второе дело. Некто 'Ф', насколько знаю, покамест еще у вас; так вот, пристройте ему в одежду радиомаячок, только так, чтобы он не знал. И давайте-ка – не откладывая.

— Начальство в курсе?

— Курс у нас у всех один – развернутым маршем к коммунизму. Советую вам – без лишних вопросов, Рудаков. А вот ответа снова не слышу.

— Сделаю…

— Другой разговор! Надеюсь, все точно выполните, а то – глядите… В общем, ладно, до скорого… 

Короткие гудки отбоя.

'До чего до скорого? — подумал Рудаков. — До скорого звонка или до скорого свидания?' После этого телефонного разговора ему ни первого, ни второго не хотелось, но второго, свидания то есть – как-то особенно.

Хотелось лишь вот чего: ругаться матом. Что он и произвел вслух. Но обычного в таких случаях облегчения не испытал. И колотье в сердце не унялось. 'К врачу сегодня пойти, что ли? — подумал он. — И валидол уже не помогает. Да, с сердцем надо что-то решать…'

Но прежде надо было решить с другим: как быть с указаниями этого чертова Невидимки? Неужели так вот безоговорочно выполнять, как рядовому по команде ефрейтора?..

Ну, положим, с радиомаячком для 'Ф' дело несложное: вызовет сейчас спецов, те и установят в момент. А вот снять наблюдение за Серебряковым сложнее. Капитан Ухов и майор Леденцов с утра поставлены за ним наблюдать. Он, Рудаков, поставил их тайно, начальство не известив, и даже в подотделе никто о том дозоре не ведает. Выходит, и снимать их с дозора он и должен, Рудаков. Да попробуй-ка их теперь отыщи, если они вдруг водят 'объекта' по всей Москве.

В конце концов по этому поводу он решил, что ничего страшного не произойдет, если Леденцов с Уховым до нынешнего вечера отдежурят, а уж назавтра он их не станет туда посылать, и после принятого решения сердце у него сразу успокоилось слегка.

И лишь вечером, когда они не явились с докладом, как им было велено, к семи часам, в сердце у генерала Рудакова опять закололось беспокойство. Да как!..

* * *

В дозоре 

— …Все ж я тебе, Ухов, скажу – где-нибудь в Италии проще работать, не говоря уж о Бразилии.

— Смотря по чему судить… ('А для рапорта отметим так: проявление низкопоклонства'.)

— Во-первых, тепло, а тут, несмотря что начало октября, — гляди что делается!

— Да, денек – не приведи Господи. Того и гляди, снег повалит, а я, дурак, шапку не надел…

— А во-вторых, там у них кафешки на каждом углу, я в кино видал. Сиди себе в какой-нибудь такой кафешке, беседуй, между делом веди наблюдение, а при этом кофеек попивай себе или покрепче чего, если душа пожелает. Никто на тебя внимания не обратит. Не работа – одно удовольствие! А тут, понимаешь, расхаживай взад-вперед, чтоб на одном месте не примелькаться, да зубами от холода постукивай… Это который уже час мы эдак с тобой?

— С семи утра. А уже у нас… Мама родная, половина четвертого уже! Восемь с половиной часов! А нам еще до семи вечера здесь топтаться!.. Если по совести, то генералу следовало бы дозор на две смены разбить…

— (Строго.) Приказы не обсуждаются! ('А ты, друг ситный, осуждаешь как раз, что мы в уме и отметим кое для чего'.) Лучше думай, что докладывать станем.

— Да всех-то делов – 'объект' утром куда-то отъезжал на 'Москвичонке'. Хотя сама по себе деталь… У него 'Волга', а откуда ж 'Москвичонок' взялся тогда?

— Наше дело доложить, а уж генерал пускай сам разбирается… Ладно, чего еще странного было?

— Ну этот еще, здоровенный, с ковром на плече входил-выходил.

— А какая тут связь с 'объектом'?

— Да черт его… Может, и никакой.

— Мда, негусто. Ради такой чепухи мерзни тут полсуток!.. Вот шестому отделу – это я понимаю расследование предстоит! Я нынче, когда в столовую отлучился, позвонил сводку по городу узнать. Представляешь, сегодня возле 'Украины' финскую гражданку подстрелили, из ихней делегации по куроводству. А труп стали осматривать – оказалось, вовсе это не куроводка, а очень даже куровод, со всем положенным о-го-го каким причиндалом.

— Маскировался?

— Не-е, думаю, тут другое. Слыхал про такое буржуазное явление – гомосексуализм?

— Это по-нашему – …?

— Во-во. Но дело, согласись, интересное… А ты тут топчись, жди неизвестно чего…

— Вот и сам ты, Леденцов, приказы обсуждаешь, а еще меня за это коришь.

— ('Ах ты собака!') И не обсуждаю вовсе! Когда это я обсуждал?.. Погоди-ка, это не нам ли рукой из машины, вон, смотри-ка, машут?.. Да точно же, нам!..

— Неужто смену все-таки прислать догадались?.. Пошли… (Подойдя к машине.) Нас зовете? Что-то я вас не знаю…

— Да, да, ну-ка сперва ваш документик…

В этот миг что-то брызнуло из окна машины, оба они, майор Леденцов и капитан Ухов, по разу чихнули и тут же утратили всякую способность что-либо соображать. Руки, ноги – все работало вполне исправно, слух и зрение тоже вполне присутствовали, а вот в разуме – ну ничегошеньки!