будут препятствовать встрече. Вы проявите настойчивость. Как вести себя в таких обстоятельствах, вы понимаете… Но займетесь всем этим делом только при необходимости. Никольского так или иначе вызволит Репатриационный комитет.
— «Не насиловать обстоятельства, иначе обстоятельства начнут насиловать тебя», — сказал Фомин, зная что это один из любимых афоризмов его начальника.
— Вот-вот, — улыбнулся Кторов, — как раз такой случай. А потому, чтобы было вам полегче там, я помимо заданий дам вам кучу наставлений. Да еще заставлю повторять их вслух. Как тот дрессировщик из довоенного анекдота: «Скажи, «дядя»! Знаете? Нет?.. В общем, дрессировщик пытался научить попугая говорить слово «дядя», и по целым дням вдалбливал ему: «Скажи, «дядя»!» Но попугай упорно молчал. Однажды дрессировщик возвращается вечером с концерта, слышит за дверью: «Скажи, «дядя»! Скажи, «дядя»!» Вошел, смотрит, попугай долбит клювом по голове кролика и упорно повторяет эти слова. А кролик уже чуть жив…
Рассмеялись. И как-то проще пошел разговор.
Кторов умел разрежать атмосферу официальности неожиданной шуткой, чувство юмора полковник считал одним из прекрасных человеческих достоинств. Шутка, легкое подтрунивание порой действительно снимают напряжение. Фомин знал по опыту, что не уверенные в себе люди юмора остерегаются, тот же, кто трудолюбив, смел и способен, как правило, куда более непринужден, остроумен, умеет незлобливо посмеяться над ближними и себя не обойти. И с такими проще и лучше работается.
А Кторов перешел на детали, которые в общем-то были известны и понятны, но их никогда не вредно напомнить; одеться так, чтобы не выделяться из среды, подумать и порепетировать новую «роль», что и где прочитать…
— Зайдите к Соколову, у него, я знаю, есть весьма подробная справка о распорядке работы в Ганноверской комендатуре. И подскочите на заставу, там оперработник отлично знает свое дело и, если не ошибаюсь, ваш приятель. Выясните, какова обстановка на границе, что известно пограничным подразделениям и народной полиции о сопредельном районе. Как охраняется и патрулируется граница с той стороны. Предусмотрите варианты возвращения, минуя КПП, на тот случай, если придется уходить вопреки желаниям хозяев. И еще — техническая сторона дела. На какой машине лучше ехать?
— Думаю, подойдет спортивный БМВ. У него приличная скорость.
— Согласен. И, как говорится, с богом. Готовьтесь. И вот что: я позвоню Алексееву. Он выдаст вам колечко или перстенек. Не повредит.
Кторов говорил все это со спокойствием человека, мысленно не раз прошедшего путь, который его подчиненному предстояло пройти. И Фомин чувствовал — Кторов волнуется.
Десятки сообщений, справок, указаний. Толстая папка, которую непременно надо всю просмотреть. Новые бумаги, новые дела, а значит, и новые заботы. Кторов и не заметил, как пролетел день. За окном сумерки.
«А где же Фомин? Почему он так долго не идет?» — Кторов поймал себя на том, что все эти часы только и думал о будущей операции.
Наконец, дверь отворилась, и капитан спросил разрешения войти.
— Да, конечно. — Полковник молча оглядел Фомина. «Как много зависит от прически и костюма, — думал он. — Кажется, все то же, и вместе с тем…» Теперь волосы Фомина были зачесаны назад, их разделяла тоненькая светлая ниточка пробора, от этого худощавое, загорелое лицо его стало каким-то другим. — Надо отдать должное парикмахеру, — сказал Кторов, — честно потрудился.
— С парикмахером — конфуз, — рассмеялся Фомин. — Специально ездил в район Вильгельмштадта, подальше от нас. Сажусь в кресло, а он сразу же: «Стрижечка у господина русская». Пришлось придумывать, что работаю в Доме офицеров переводчиком. Попробовал-де там постричься, но не понравилось, и вот хочу вернуть себе свою европейскую прическу. Как видите, старик постарался.
— А перстенек подобрали?
— Да, вот, — вытянул руку Фомин.
— А что? Вполне… В глазах немцев, дорогой мой, это означает известное благополучие и респектабельность. — Кторов задумчиво глядел на Фомина. — А известно вам, откуда пошел этот почему-то забытый сейчас у нас обычай — носить перстень, обручальное кольцо? Все вообще-то пошло с обручальных колец.
Когда Кторов что-то вспоминал и сосредоточивался, густые брови его сдвигались, как бы отгораживали от лица высокий лоб с копной волос, щедро пересыпанных серебром. А рука в этих случаях, зажав карандаш, начинала выстукивать по бумаге замысловатые ритмы. Бот и сейчас Георгий Васильевич, прежде чем ответить на им же поставленный вопрос, поиграл с карандашом и медленно опустил его в бронзовый стакан на столе. Ожидая, что расскажет начальник, Фомин любовался этим человеком, которого глубоко уважал и которому пытался подражать.
Казалось бы, сейчас, когда оба заняты подготовкой к такому важному делу, полковник не должен бы отвлекаться мелочами. Но так случалось уже не раз, и Фомин потом убеждался, что эти разрядки были удивительно к месту: своеобразные антракты перед тем, как начнется главное действие.
На Кторове был темно-серый, широкого покроя пиджак и черный галстук, любимый, — он надевал его чаще других. Элегантно, строго одевался полковник. Воспитание? Да, воспитание жизнью. Фомин знал, что Георгий Васильевич — потомственный питерский рабочий. В 1930 году блестяще окончил исторический факультет Ленинградского университета, но преподавателем не стал. Его сразу же мобилизовали на работу в органы государственной безопасности. Потом была война, и Кторов, почти не выходя во второй эшелон, находился на самых опасных рубежах невидимого фронта. Он принадлежал к той славной плеяде чекистов-дзержинцев, которые, целиком отдавая себя работе, тратили свою энергию мудро, расчетливо, с предельной пользой для дела.
— Так, значит, о кольцах, — повторил Кторов. — По мнению Симеона Салунского — жил такой святой летописец в пятнадцатом веке, — жениху должно надевать железное кольцо в знак «силы мужа», а невесте — золотое, в знак «ее нелепости и непорочности». По церковнославянскому «Требнику» иначе: жениху «должно быть даваемо кольцо золотое, а невесте серебряное» для обозначения преимущества мужа над женою и обязанности жены повиноваться мужу.
А вообще-то биография кольца связана с историей обручения и относится к тому периоду, когда уплата выкупа за девушку перестала сопровождаться немедленной выдачей невесты жениху или главе его семьи. Брак распался на несколько самостоятельных бытовых, религиозных и юридических актов. На Руси после Петра Первого обручение сохранилось как определенный церковный обряд и как часть венчания. В этом случае кольцо из всех его древнейших символов, а таковых было много, выражало крепость, прочность данного договора, его нерасторжимость, чистоту и непорочность. Возможно, кольца обрученных рассматривались, как защита от зла… Я вас не утомил? — взглянул на часы Кторов.
— Что бы, Георгий Васильевич, — очень любопытно. Сколько скрывается под маленьким колечком. Глубокая история…
— Я ведь по образованию историк. А потом, интересно. Но мы, кажется, отвлеклись. Давайте-ка теперь проверим все еще раз. Личные бумаги и документы на автомобиль у вас в полном порядке, — я их просмотрел. Записка к служанке есть. Лучше, конечно, чтобы служанки не оказалось дома. Впрочем, встреча с ней вам не опасна. Записка Мевиса — вещь абсолютно надежная. А он, конечно, догадался, зачем нам все это нужно?
— Опять пытался торговаться. Просил учесть правдивость и добровольность показаний и, так сказать, соучастие в предстоящем деле.
— Что он рассказал нового о Старке?
— Пожалуй, нового не очень много. Его отдел, сокращенно Си-Ин-Тим, официально значится как отдел по учету и репатриации перемещенных лиц при Ганноверской комендатуре. Заместитель у Старка тоже майор — некий Браун.
— Да, да, это я знаю. Значит, ничего не изменилось. Что еще?
— Мевис назвал прямые номера телефонов на вилле и в комендатуре. Если ему верить, то с пятницы до понедельника Старка в городе не бывает. Отдел размещен на втором этаже, направо от главного входа. Перед входом — часовой из служащих военной полиции и немецкий полицейский. Дежурят машины МР,
