Она отталкивает ложечкой кусочки имбиря в чае, затем собирает их с краю. Когда там набирается достаточное количество имбиря, она вылавливает его из чашки. Я слышу хруст сырого имбиря у нее во рту. Я так люблю эту женщину, все ее привычки, даже те, что мне кажутся сумасшедшими.
— А что бы ты изменил, если бы мог? — спрашивает она, доев имбирь и запив его глотком чая.
— Не знаю, — признаюсь я. — Когда-то я прочитал в одной книге, что если где-то изменить хотя бы одну маленькую вещь, то изменится весь мир вокруг. Наверное, это правда. По крайней мере, я думаю, что это правда. Если бы я попробовал что-то изменить, то случайно могло бы измениться и все остальное, те вещи, которые мне совсем не хочется менять. Поэтому не хочу менять ничего.
Я чувствую прикосновение плеча Йоханны. Оно напряжено. Мышцы под ее рубашкой похожи на маленькие твердые шарики.
— Ты не стал бы менять даже сегодняшний день? — уточняет она.
— Даже сегодняшний день.
Йоханна ставит чашку на кофейный столик, и она сразу же отбрасывает на нем тень, мягкие, практически невидимые темные контуры.
— Может быть, я была не права, — говорит Йоханна.
— Ты о чем?
— Раньше я думала, что если приходит новость вроде той, что мы узнали сегодня, значит, весь мир разваливается.
— Он не развалится.
— Да, теперь я тоже это знаю.
Мы снова сидим в молчании. Где-то открывается и закрывается дверь. Короткий удар, звук эха, потом снова все стихло.
— И что теперь? — говорит Йоханна.
— Ты о чем?
— Что будет после сегодняшнего? Что впереди?
— Думаю, что ничего особенного не произойдет. Мир продолжает вертеться, мы любим друг друга.
— А потом?
— Как я сказал, мир и дальше будет вертеться, а мы любить друг друга.
Она смеется.
— Ты как человек-пластинка.
— Ну, ты сама вышла за меня замуж.
— Да, и я ошибалась.
— В чем же?
— Я ошибалась в том, что думала, будто для счастья нам нужен кто-то еще.
— А что тебе нужно?
Она проводит двумя пальцами по моей руке. Это приятно, но немного щекотно. Танец пылинок становится просто сумасшедшим: в комнату вихрем врывается поток воздуха. Наверное, через окно на кухне.
— Что тебе нужно для счастья? — снова спрашиваю я.
— Все это. Ты. Мы.
Мы сидим молча.
— Ты сегодня что-то написал?
— Я пишу каждый день, — отвечаю я. — Это нужно мне, чтобы знать, куда мы идем.
— О чем ты пишешь? Что-нибудь хорошее?
— Может быть.
— Ты не знаешь?
— Иногда ты знаешь сразу, иногда нужно подождать.
— А как сейчас?
— Будет ясно чуть позже, — говорю я. — А может быть, гораздо позже.
Йоханна поворачивается ко мне. Она поднимает ноги и кладет их мне на колени. Ноги голые, пятки почти холодные, несмотря на то что стоит очень теплый летний день. Я растираю ей ноги, согреваю пятки в руках. Эти две маленькие пятки помещаются в моих ладонях.
— Не хочу этого говорить, — спустя какое-то время произносит она.
— Тогда не говори.
— Но оно само просится.
— Тогда, думаю, тебе придется высказаться.
Она минуту молчит.
— Что будет, если с кем-то из нас что-то случится?
— Что-то плохое? Или что-то такое, чего нельзя изменить?
— А разве есть разница?
— Очень большая разница.
— Что, если кто-то из нас умрет?
— Другой останется жить.
— Нет, будет не так.
Сквозь раскрытое кухонное окно слышно, как кто-то въезжает во двор на велосипеде и ставит его у специальной решетки. Потом щелкает замок. Дверь в наш дом открывается и снова закрывается.
— Жизнь продолжается, — произношу я.
— Ты всегда так говоришь.
— Потому что так и есть.
— За исключением случаев, когда это не так.
— Не знаю, — неохотно признаю я. — Всему свое время.
— Если что-то произойдет со мной, — говорит она, — то надеюсь, это не сломает тебя. Надеюсь, что твоя жизнь будет продолжаться.
— И наоборот, — дополняю я.
Пылинки уже не так светятся, танцуя в солнечных лучах.
— И все же, — продолжает она, — если со мной что-то случится и твоя жизнь станет продолжаться не в том направлении, я обязательно приду, чтобы сказать тебе об этом.
— Так я и знал, что будет ловушка.
— Естественно, — улыбается Йоханна, — это ловушка.
Я глажу ее ноги и смотрю ей прямо в глаза. Нас окружает мягкая надежная темнота, а на губах Йоханны играет улыбка. Жена как будто собирается заснуть или рассмеяться.
15
— Ты должен понять. — В словах Эллины не было убежденности. Она сама не верила тому, что говорит.
Дружба не заканчивается стремительно, громким ударом. Она идет к концу постепенно, с глухим треском. Я отметил, что Ахти ничего не говорит. Тогда я пошел к двери, надел куртку и обувь. Стоя в дверях, я зачем-то обернулся. Ахти и Эллина стояли в другом конце коридора. С тем же успехом они могли стоять в любом другом месте.
Что тут можно было сказать? Давайте предадим память о лучших днях, о том, как весело мы проводили время вместе? Давайте не дадим малому разрушить большее, что-то такое, что когда-то было прекрасным? Я пробовал перебрать все варианты. Но не смог придумать ничего лучше, чем просто сказать:
— До свидания.
Я шел, погруженный в мысли, к перекрестку, который видел на кадрах видеонаблюдения и где ничего
