сидеть одной ей тоже, наверное, тяжело. Скорее всего, она у Чубаровой, кажется, сегодня спектакля нет».
Он позвонил в справочное, и ему дали телефон Чубаровой. Но позвонить ей не успел: в дверь постучали. Вошел Хватов.
— Привет, старина! Вернулся? Увидел у тебя свет, дай, думаю, зайду. Не помешал?
— Нет, садись. Впрочем, погоди, тут пыльно. Сейчас я смахну, где-то была тряпка. А ты откуда так поздно?
— С вокзала. Жену отправил в Москву, к матери. Старуха что-то совсем занедужила. Думаю взять ее сюда. Между прочим, ты ужинал? Пойдем ко мне, рыбным пирогом угощу, наверное, еще горячий. И потолкуем.
— Спасибо, но я что-то устал. Не обижайся, но давай лучше в другой раз.
— Вот балда! — Хватов хлопнул себя по лбу. — И как я сразу не сообразил? Юля-то сегодня «свежая голова». Иди, она еще в редакции. Хотя пойдем вместе, нам по пути.
Пока они шли до редакции, Хватов рассказал об откликах на статьи, о жалобе Коротаева.
— Возможно, тебя ожидают неприятности.
— Волков бояться — в лес не ходить. Знай:
— Ты убежден, что прав?
— Я убежден, что прав Савин.
— Ох и жизнь пошла! Ни одного спокойного дня.
— Жизнь, как океан. А океан никогда не бывает спокойным. Даже тогда, когда поверхность его зеркально гладкая, в глубине происходит движение. И движение это не остановишь.
— Да, океан не спит, — задумчиво сказал Хватов. И, помолчав, вдруг заговорил горячо и взволнованно — Знаешь, Коля, я тебе завидую. Есть в тебе что-то такое… ну, решимость, что ли. В каждом из нас где-то в глубине происходит движение мысли, чувств. Один это держит в себе, у другого все выплескивается наружу. У одного это движение идет медленнее, у другого быстрее. Вот у меня — медленно. Я еще начинаю о чем-то думать, а ты уже сделаешь. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Не совсем.
— Вот и сейчас, видно, не могу я точно выразить мысль. Я хочу понять, чем ты сильнее меня. Ну, сообразительнее, подвижнее. Может, талант человека в том и есть, что он все делает быстрее, чем другие. Вот ты, наверное, талант, а я — нет.
— Брось ты эту панихиду.
— Нет, я серьезно. Понимаешь, я не всегда чувствую, правильно ли я поступаю.
— Сегодня один офицер, по-моему, очень точно сказал: «Человек становится зрелым тогда, когда начинает понимать необходимость своей работы». Вот ты тут меня превозносишь, а я только сейчас начинаю понимать, что мне делать. Ты думаешь, меня никогда не терзают сомнения? Иногда и чувствуешь, что делаешь что-то не то, а вот понять, что именно нужно, не можешь…
Дочитав полосу, Юля понесла ее на первый этаж, в печатный цех. Она легко бежала по ступенькам, хотя на лестнице было темно. В типографии часто перегорали лампочки, и их почему-то всегда вывертывали именно на лестнице. Столкнувшись на площадке второго этажа с Николаем, Юля вскрикнула:
— Ой, кто тут?
Николай молча обнял ее, но, получив сильный толчок в грудь, отлетел к стене.
— Нокдаун, — сказал он, поправляя фуражку.
— Коля? Вернулся?
— Как видишь.
— В том-то и дело, что не вижу. Только слышу.
— Тогда иди ближе. Но больше не бей.
— Больно?
— Ничего, пройдет, — сказал Николай, притягивая ее к себе.
Он целовал ее в губы, в глаза, в щеки, забыв сразу обо всем на свете, слыша только стук собственного сердца да шелест смятой полосы.
— Пусти, — тихо попросила Юля. И когда он ее отпустил, добавила, словно извиняясь: — Вот видишь, как нам не везет: я сегодня «свежая голова». Если бы я знала, что ты вернешься именно сегодня, с кем- нибудь поменялась бы.
— Какое это имеет значение?
— Я больше не смогу читать. Еще две полосы осталось.
— Подожди, — сказал он и побежал вниз.
— Куда ты? — спросила Юля, но он ничего не ответил. Хлопнула входная дверь. Юля недоуменно пожала плечами и пошла в печатный цех. Она поняла все только тогда, когда вернулась в комнату дежурного и увидела Хватова. Он уже читал оттиск первой полосы. Николай подал ей пальто.
— Где он вас откопал? — спросила она у Хватова.
— Ладно, топайте и не мешайте читать, — сказал Хватов, сделав сердитое лицо. Но тут же улыбнулся и спросил: — На свадьбу-то хоть позовете? Все-таки сослуживец.
— Ну, раз сослуживец, так и быть, позовем, — сказал Николай. — Смотри, читай внимательно, чтобы ошибок не было.
На улице во всю гулял ветер. Он нес с моря мелкие брызги дождя, запах рыбы и водорослей. Юля зябко поежилась.
— Замерзла?
— Нет. Это нервное.
— Все еще боишься?
— Не знаю. Пойдем сначала к морю?
Они долго стояли у моря, слушая его глухое ворчание.
— Не спит, — сказал Николай. Он сказал это ласково, как о ком-то живом и близком. И Юля поняла, что ей суждено делить с морем многое.
— Вы оба сильные, — тихо произнесла она.
И Николай догадался, о ком она говорит.
