Глава российской контрреволюции тридцатых годов прогадал в заигрывании с международной реакцией, в ставке на расширение своей популярности, как и глава португальской правой эмиграции семидесятых годов. Прогрессивные журналисты во все времена проявляли массу изобретательности и отваги, чтобы выставить на публичное осмеяние зловещие призраки прошлого.
И напротив: создать всенародную поддержку, протянуть надежную руку дружбы борцам за свободу, узникам фашистских застенков.
Однажды с поезда, прибывшего в захолустный немецкий городок Зонненбург, знаменитый не парками или памятниками, а тюрьмой, сошел молодой респектабельный мужчина и уверенно направился к зданию тюрьмы.
Сейчас он пройдет через три двора, через караулы и контроли, минует вместе с надзирателем «целую систему безупречно белых и безупречно стальных решеток». Кто он? Зачем пожаловал сюда? Об этом он сам расскажет, когда уедет из Зонненбурга и покинет Германию. Но сейчас ему нужно не выдать себя, сдержаться, увидев заключенного Макса Гельца.
М. Гельц, немецкий революционер-пролетарий, участник вооруженных боев в революции 1923 года, приговорен к пожизненному заключению по ложному обвинению как уголовный преступник. На борьбу за пересмотр приговора поднялись международные пролетарские силы.
Каждый коммунистический митинг, каждое рабочее собрание настойчиво требуют свободы для зонненбургского узника, каждая революционная демонстрация протестует против юридической расправы, совершенной классовым судом над политическим противником. И вот сквозь систему «безупречно стальных» решеток к заключенному вестником международной солидарности проникает советский журналист. Это снова М. Кольцов, скрывшийся за псевдонимом. Это снова не просто командировка журналиста, а военный маневр, рискованная операция, подвиг.
А за ним миллионный тираж публикаций об узнике зонненбургской тюрьмы, о его положении и самочувствии и бурная волна откликов, поднимающая на протест и борьбу пролетарские массы.
М. Гельц спустя годы так рассказывал об этой встрече:
«…Однажды товарищ Михаил Кольцов предстал передо мной в кабинете директора… Зонненбургской тюрьмы.
Вот он здесь, он приветствует меня, вот он обнимает меня, наполненный жизнерадостностью и солидарностью.
Товарищ из первого рабочего государства явился с приветом от русских рабочих и крестьян и передал этот привет немецким товарищам, томящимся в тюрьме! Если бы директор Зонненбургской тюрьмы знал, кто со мной разговаривал, он бы в ярости немедленно приказал отвести меня обратно в камеру, а Кольцову указал бы на дверь…
Еще неделями и месяцами после этого события мы разговаривали в тюрьме об удаче „неистового журналиста“.
Эта удача принесла огромную радость всем нам и значительно отвлекла нас от ужасного одиночества тюремного заключения…»
Бывают ли для истинного журналиста невыполнимые задания? Пятьдесят строк героического репортажа на первой полосе армейской газеты. В редакцию не вернулся: погиб, выполняя задание. Вечная слава тем, о ком эти скорбные строки
— Говорят, для истинного журналиста не существует невыполнимых заданий.
— Думаю, говорят справедливо. В годы войны, например, знали только одну причину, по которой материал не поступал в газету: в редакцию не вернулся… Погиб.
У парадной лестницы в Центральном Доме журналистов в Москве золотом по мрамору написаны имена. Это имена журналистов, погибших при выполнении заданий в боях Великой Отечественной войны. Сто шестьдесят пять имен. Но это далеко не все. Поиски героев-журналистов, создание летописи их подвигов, увековечение их памяти продолжаются.
Во многих редакциях областных, республиканских, почти во всех редакциях центральных газет созданы мемориалы в честь людей, которые не изменили профессиональному долгу под угрозой смерти.
В честь этих героев вышли четыре сборника «В редакцию не вернулся…». Здесь строки воспоминаний о тех, кто погиб, не выпуская из рук перо, разившее как штык, не опуская плавящуюся от близости огневых позиций фотокамеру. Эти книги — безмолвный торжественный реквием правофланговым профессии, их героической самоотверженности.
На титуле первой — стихи бессменного фронтового журналиста К. Симонова:
Жестокая, ранящая сердце строка: «При выполнении боевого задания погиб военный корреспондент „Комсомольской правды“ Николай Маркевич». После смерти остался дневник. На предпоследнем листке оборванная на полуслове запись:
«Мне сказали:
— Есть возможность отправиться с воздушным десантом в тыл врага.
Первое мгновенное ощущение — страх.
Но сразу же — опасение, что задание может быть передано другому, и гордость — это предложено мне. И я равнодушно говорю:
— Очень хорошо!»
Героизм без пышных слов. Главное — надо дать полноценную публикацию с самых сложных участков фронта.
Самолет, на котором летел в тыл врага журналист Н. Маркович, сбит в районе Великих Лук. Об этом строки поэта А. Калинина, посвященные погибшему журналисту:
Мысль о смертельном риске не остановила журналиста, не изменила его решения лететь на задание. Такое же решение он принял бы снова, если бы остался жить.
За образцовое выполнение задания корреспонденту армейской газеты «Знамя Родины» С. Борзенко присвоено звание Героя Советского Союза. Это произошло в октябре 1943 года. Советские войска по всему фронту перешли в наступление. Готовилось освобождение Крыма.
Десант на Перекоп — заминированный, запертый перешеек — символ героизма красных бойцов «на той далекой, на гражданской». Первая высадка разведочная, безмерно рискованная, но и безмерно необходимая. Редактор предложил: кто пойдет добровольцем? С. Борзенко быстрее других произнес «я».
Редактор заметил, что на первой полосе будет оставлено место на пятьдесят строк. Без них газета не выйдет.
