Когда в начале войны Конгресс и федеральные генералы стали освобождать рабов, Линкольн выступил против этой инициативы и охладил их энтузиазм. Он был сторонником постепенного освобождения с компенсацией. Только к январю 1865 г. ситуация созрела настолько, что Конгресс мог предложить конституционную поправку об отмене рабства, но война закончилась раньше, чем эта поправка была ратифицирована всеми штатами.
По мере того как война затягивалась, накал страстей охлаждался: возникла не только усталость от войны, но и отвращение к ней. Президента окружали пораженцы, предатели, генералы в отставке и уклончивые политиканы; его поддерживали сомневающиеся и утомленные люди; на фронте он видел деморализованных солдат и бездарных командиров. Утешить его могло разве то, что Джефферсон Дэвис в Ричмонде пребывал не в лучшем положении. Недружественное британское правительство позволило агентам конфедератов в Англии построить три быстроходных капера[58], из которых особую известность получила «Алабама», почти очистившая моря от кораблей Соединенных Штатов. Французская армия в Мексике втаптывала в грязь доктрину Монро [59]. Из Ричмонда поступали предложения остановить войну, отложить решение конфликта на будущее и сообща выступить против французов в Мексике. Но Линкольн и слышать ничего не хотел до тех пор, пока не будет признано верховенство Союза, чтобы американцы действовали не как два народа, а как один.
Линкольн удерживал единство Соединенных Штатов в течение долгих изнурительных месяцев неудач и неумелых действий; в черные дни раскола и малодушия он не отступал от поставленной цели. Случалось, уже ничего нельзя было сделать, и Линкольн, неподвижный, молчаливый, сидел в Белом доме как воплощение несгибаемой решимости. Но бывали и часы передышки, когда он шутил и рассказывал неприличные анекдоты.
Ему довелось увидеть победу Союза; он въехал в Ричмонд через день после сдачи города и принял капитуляцию генерала Ли. Линкольн возвратился в Вашингтон и 11 апреля выступил со своей последней речью, в которой говорил о национальном примирении и восстановлении законной власти в побежденных штатах. Вечером 14 апреля он поехал в театр «Форде», где во время представления получил пулю в затылок и мгновенно умер. Убийцей оказался актер Бут, которому удалось незаметно пробраться в президентскую ложу. Но дело Линкольна победило — Союз был спасен.
В начале войны железной дороги к Тихому океану еще не было; после нее стальные пути спаяли огромную территорию Соединенных Штатов в единое целое, создав величайшее и нерасторжимое интеллектуальное и материальное сообщество на земле, которое уступит свое первенство разве что тогда, когда народы Китая научатся читать.
LIII. НАЧАЛО ГЕРМАНСКОГО ПРЕОБЛАДАНИЯ В ЕВРОПЕ
Как уже говорилось, после потрясений Французской революции и наполеоновских авантюр Европа на некоторое время возвратилась к неустойчивому миру и к тому слегка обновленному политическому положению, которое существовало полвека назад. В середине XIX столетия новые способы производства стали, развитие железных дорог и пароходного мореплавания еще не имели сколько-нибудь заметных политических последствий. Вместе с тем нарастало социальное напряжение, вызванное индустриализацией городов. Особенно нестабильной оставалась Франция. За революцией 1830 года последовала вторая — 1848 года. Затем племянник Наполеона Бонапарта стал сначала президентом, а в 1852 г. императором Наполеоном III.
Он занялся перестройкой Парижа и превратил его из живописного, но грязного города XVII века в итальянизированную мраморную столицу. Он стремился и Францию перестроить в современную империю с блестящим фасадом. Наполеон хотел возродить то соперничество великих держав, которое в Европе XVII и XVIII столетий порождало почти непрерывные и совершенно бесполезные войны. Русский царь Николай I (1825—1856 гг.) также становился все агрессивнее, усиливал давление на юг, к границам Турецкой империи, и подумывал о захвате Константинополя.
Во второй половине XIX века Европа вступила в новый цикл войн, отчасти за удержание «баланса сил», отчасти за первенство на континенте. В Крымской войне Англия, Франция и Сардиния защищали Турцию от посягательств России. Пруссия и Австрия (в союзе с Италией) боролись друг с другом за германскую гегемонию, но Франции удалось освободить от австрийского гнета Северную Италию, постепенно объединившуюся в королевство, хотя и с утратой (в пользу Наполеона) Савойи. Воспользовавшись Гражданской войной Североамериканских штатов, французский диктатор ввязался в неудачную мексиканскую авантюру, посадив там на трон Максимилиана[60] , но тут же бросил его на произвол судьбы, и новоявленный император был расстрелян федералами.
В 1870 г. разразилась давно назревавшая война между Францией и Пруссией за господство в Европе. Пруссия предвидела ее и к ней готовилась, Франция же погрязла в финансовой коррупции. Разгром был драматически молниеносным. Немецкое наступление началось в августе, а уже через месяц большая французская армия под командованием самого императора капитулировала в Седане, в октябре сдалась вторая. В январе 1871 г. после осады и бомбардировки Париж был взят. По Франкфуртскому миру Германия получила Эльзас и Лотарингию. Она стала единой империей (без Австрии), и прусский король уже в качестве германского императора присоединился к созвездию цезарей Европы.
В течение следующих сорока трех лет Германия оставалась сильнейшей державой на континенте. В 1877—1878 гг. вспыхнула Русско-турецкая война, но затем, не считая конфликтов на Балканах, в Европе тридцать лет сохранялся неустойчивый мир.
LIV. НОВЫЕ ЗАМОРСКИЕ ИМПЕРИИ ЖЕЛЕЗНЫХ ДОРОГ И ПАРОХОДОВ
Конец XVIII века был периодом распадающихся империй и разочарованных экспансионистов. Длительность и тяготы поездки из Британии или Испании в их американские владения препятствовали свободному перемещению людей, и потому в колониях стали возникать обособленные сообщества со своими понятиями, интересами и даже диалектами. Развиваясь и возрастая, они все сильнее натягивали слабую и ненадежную цепь судоходства, связывающую их с метрополиями. Конечно, отдельные торговые пункты в заброшенной глуши, подобно французским поселениям в Канаде, или фактории в больших городах, как у англичан в Индии, цеплялись за метрополию, которая не только помогала им, но и была единственным источником существования. Многим мыслителям начала XIX века казалось, что предел покорения заморских земель достигнут. К 1820 г. схематические границы великих европейских «империй» на чужих континентах, смело нанесенные на карты в середине XVIII столетия, сжались до мизерных размеров. Одна только Россия по-прежнему расползалась в глубь Азии.
В 1815 г. в Британскую империю входили: едва населенная речная и озерная территория в Канаде среди огромного необитаемого материка, где единственные поселения принадлежали мехоторговцам Гудзоновской компании; около трети полуострова Индостан, управлявшегося Ост-Индской компанией; прибрежные районы мыса Доброй Надежды, обитаемые неграми и воинственными голландскими поселенцами; несколько торговых факторий на западном берегу Африки; Гибралтарская скала; острова Мальта и Ямайка, незначительные рабовладельческие территории в Вест-Индии и Британская Гвиана; два отстойника для преступников: Ботани-Бэй в Австралии и Тасмания. Испания сохраняла Кубу и несколько поселений на Филиппинских островах. За Португалией удерживались остатки ее прежних владений в Африке. Голландия имела несколько островов и владений в Ост-Индии и Голландской Гвиане; датчане — остров в Вест-Индии; там же Франции принадлежали один-два острова и Французская Гвиана. Европейским странам все это казалось вполне достаточным. Только у Ост-Индской компании сохранился еще дух экспансии.
Пока в Европе бушевали наполеоновские войны, эта компания через посредство своих генерал-
