написали жалобу в обком комсомола, и ее, Дашу, послали разобраться в обстановке, да вот не догадалась она узнать мнение Зота, кто и как и чем их будоражит.
— В точку, — согласился шофер. — В цель попала. Правду говоришь.
— А раньше не верил?
— Меня прощупывала, — многозначительно объяснил он. — Ладно, поехали! Мне третий глаз ни к чему…
Тотчас кончились поиски ключа зажигания; Ухватов сразу деловито заменил его перочинным ножом, включил мотор, и довольно скоро они добрались до черных силуэтов строений.
Шофер подвел Дашу к вагончику и забарабанил по его обшивке кулаком:
— Ревизора принимайте!
За окошком сонно вскрикнули, зажегся свет, звякнула за дверью щеколда, со ступенек спрыгнула в темень девушка. Даша шагнула навстречу, чутьем угадывая, что это Галина Жукова. Шагая за ней, ударилась локтем об угол железной печки в тамбуре, и в этот миг, пока ее мысли еще не переключились на новую обстановку и были всецело как бы привязаны к оставшемуся возле вагона шоферу, Даша мысленно представила себе Ухватова, подумала, что у него в поселке, должно быть, есть жена и дети; и чем смелее она представляла себе его жизнь, тем глубже внедрялся в нее не только образ шофера, но и его судьба, в какой-то миг она, Даша, сама как бы стала Ухватовым, имеющим жену, двух дочек, квартиру в Ягодной и в Красногорске, получающим из Крыма, от отца бочонки со сброженным компотом. В одно мгновение ей открылась вся жизнь шофера, наклонности его характера. Она как бы увидела, что в этот самый миг Ухватов бережно опускает на землю деревянный бочонок с вишневым компотом. Ей не нужны были ни расспросы, ни показания свидетелей, она точно знала вместимость бочонка, какого сорта вишня, кто купит плоды и какие заплатит деньги. Видела и себя со стороны: вот уже она сама прикладывается к солдатской алюминиевой кружке и вдыхает запах приятного компота…
«Может, во мне открылся сверхинтеллект?» — с суеверным страхом подумала Даша, входя в озаренную электрическим светом комнату с полками в два яруса. С верхней полки из-под одеяла таращилось знакомое заспанное лицо Кати Дрыгиной, могучей женщины с жидкими кудряшками. Даша чувствовала себя раздвоенной: одна Даша, настоящая, натуральная, живая, усталая, хотела кувыркнуться на свободную полку либо подкатиться к кому-либо из девчат под бочок и уснуть крепко-накрепко. Но озарение еще не минуло, и другая Даша предчувствовала, что сейчас случится в комнате столпотворение, соберутся девчата и ей не спать до утра. Первой Даше было страшно, а вторая осознавала, что ничего страшного не произойдет. Она видела, как Ухватов отворяет двери и входит в вагончик…
Увидев наглую физиономию Ухватова, Катя Дрыгина восторженно гаркнула, подмигнула шоферу, а тот, хитро ухмыляясь, жестом показал, мол, полный порядок, панибратски потрепал Дашу по плечу, смеясь, сообщил девушкам, что «эта дамочка» боялась его, как разбойника, выведывала какие-то секреты, хотя он, Ухватов, открыт и прост, как правда, никаких тайн не возит, ест и пьет под любой сосной или в кабине самосвала…
В вагончик вошли три знакомые Даше девушки, они обнимали ее, наперебой расспрашивали о всякой ерунде: о кроватях в комнатах общежития, о куклах и плюшевых собачках на подушках и подоконниках — не украл ли кто, о комсорге Корзухине, о парнях, на которых имели виды. Она, воспитательница в двух корпусах — мужском и женском, — любима среди невест и женихов. Узнавала не всех: пришли и незнакомые ей девушки, им тоже не терпелось послушать ее, будто прибыла она из самой Москвы в качестве лектора или артистки. Вот если бы открыться сейчас и объявить всем, что она, Даша, тайным интеллектом вычислила, что Ухватов — спекулянт, что они все незаконно и позорно пользуются его услугами… Но на это у Даши не хватало смелости.
— Постойте, девки! — встряхнула Галина светлыми волосенками. — Воспитательница с голоду захиреет! — И, надев на маленький облупленный носик большие очки в толстой оправе, отрезала от буханки ломоть хлеба, поставила на столик алюминиевую солдатскую кружку с чаем. Даша порылась в сумке, достала взятые в дорогу бутерброды. Взгляд ее упал на Ухватова. «Сейчас мне подадут то, что он привез», — подумалось Даше. И точно: ей протянули еще одну алюминиевую кружку.
— Компот вишневый, — льстиво подмигнул Ухватов.
«Сейчас начнет шантажировать, скажет, что я шпионка, приехала изучать жалобы», — шепнула вторая Даша своему двойнику. И тот в самом деле произнес:
— Подружка прикатила изучать доносы, а помогать ей будет телепат-физкультурник.
Даша поперхнулась куском и отхлебнула из кружки глоток густой жидкости, бьющей в ноздри дурным запахом вишни.
— Какие доносы? Кто жаловался? — озверело оглянулась вокруг Дрыгина. — Я вам покажу!
— Тихо! — осадила всех Жукова. — Раз воспитательницу прислали — значит, так надо. Ее комсорг командировал. Верно, Дашенька?
— Пусть Корзухин сам едет!
— Комаров кровью кормим, лучше в доноры записаться!
— Правильно, девочки, женихов в городе растеряете, — посмеивался шофер. — Опрыщавеете на концентратах, подурнеете, вы же не травоядные.
От дверей, распихивая девушек, пробивался лысый, с задубленной кожей мужик.
— Вот двести моделей и модификаций. Вся моя жизнь! — Он протянул Даше альбом: по белым снежным холмам мчались фантастической формы сани с пропеллером.
— Помогите мне, я конструктор аэросаней! Лично с Туполевым знаком… Никто не интересуется… Вникните в мое положение… — Голос у хозяина альбома четкий, как у диктора, трагически-густой.
— Пошел, пошел отсюда! — щупленькая Галка, воинственно сверкая золотым зубом, загородила Дашу от седоусого конструктора. — Идите, пишите куда-нибудь, только здесь не мешайтесь…
Вглядываясь в настороженные лица девушек, чувствуя злые взгляды за спиной, слыша приглушенный ехидный шепоток, Даша заговорила громко, как на митинге:
— Вас сменит новая комсомольская бригада! Завтра прибудет физинструктор, мы устроим соревнование по плаванию.
— Его-то и бойтесь! — перебил Ухватов. — У него есть третий глаз.
— Я попрошу его погадать на ладошке, ха-ха! — хохотнула Катерина Дрыгина. — На каком месте у него глаз?
— Он разгадает нашу жизнь по звездам! — поддержала шутку другая.
— Он не астролог, он по веселым глазам спец, — подхватила третья.
— Он чревовещатель…
— Чушь, это умный парень…
— А я тоже хорошо гадаю, — заявила Дрыгина. — Если спину ломит, значит, погода переменится, будет дождь с грозой, вот помяните мое слово утром!
«Сказать или не сказать им всем в лицо, что Ухватов спекулянт?»
Даша настраивала себя на обличительную речь, но тут Галина, тесня передних девушек, нырнула головой к футляру с баяном, прижатому к косяку двери, высвободила инструмент и всучила Даше.
— Даша — душа наша, развесели. Девки, — простору!
Даша видела, как девчата пили из кружек дурманящий компот, как утирались, кто ладонью, кто рукавом, пересмеивались, переглядывались, как самодовольный Ухватов предостерегающе грозил кому-то пальцем, кивал в сторону Даши, мол, она представляет опасность, и объяснял, что компота из вишен на голубичном соку за сотни километров в округе не сыщешь. Выпив сироп, девушки жевали ягоды и выплевывали косточки в ладони.
Сдержанные покашливания, будто кто-то приготовился петь, поторапливали Дашу. Она привычно пробежала пальцами по белым и черным пуговицам-клавишам — вагон замер. Босыми ногами на холодном полу она ощущала сырость. Болезненно ныло колено, ударенное о подножку вагона. Даша заиграла. Мелодия звучала несильно. В малюсенькой каморке — половина вагона! — нельзя давать волю голосам. Первые же звуки баяна как бы пригасили яркий свет в комнате. Инструмент для маленькой Дашиной фигурки великоват; уронила на него голову, занавесилась челочкой, и слезы потекли по щекам. «Чего раскисла? Я воспитывать их послана!» — подбадривала себя, вкладывая в мелодию текущую из сердца тоску о семье и уюте. И надрывные переборы баяна расслышали во всех вагончиках: затопали каблуки в
