которые и есть весь мир. Который, в свою очередь, и есть я. Не знаю, как еще объяснить.
А потом, вернув себя на место, перестав быть и снова начав существовать, я обнаруживаю в руках, например, цветочную вазу из красивого фиолетового стекла. И спрашиваю:
— Что делать этому фанту?
Нёхиси приходится гораздо трудней, чем мне. Потому что он должен ничего не видеть и одновременно сохранять способность отвечать. Впрочем, сам Нёхиси утверждает, будто для него это не труд, а удовольствие. Верю на слово, но все равно не понимаю, как ему это удается.
— Этому фанту, — говорит Нёхиси, — предстоит обратить время вспять — свое, или еще чье-нибудь, или несколько времен сразу, как повезет. Только не спрашивай, каким образом. Сам разберется. Или сама. Да какая разница, кто ты есть, когда несговорчивый Кронос играет на твоей стороне.
Ничего себе начало. Обычно первые задания у него гораздо проще.
— Дальше, — требует Нёхиси. — Дальше!
— Этому фанту, — говорит Нёхиси, пока я разглядываю причудливые узоры на поверхности керамической миски, — надо взять в дом серую кошку. Остальное устроится само.
Вот так-то лучше. Просто и понятно. Что может быть проще кошки. Подобные задания я почему-то люблю больше всего. Хотя, по идее, какая мне разница. Выполнять-то их все равно будут другие.
— Что делать этому фанту?
У меня в руках — нарядно одетая кукла с ангельскими крыльями и лицом обиженной на весь мир маленькой девочки. Надо же. Чего только сюда не приносят.
— Этому фанту следует выучиться танцевать вальс. Можно и другие танцы разучить, пусть ни в чем себе не отказывает. Но вальс — в первую очередь. Следующий давай!
Поднимаю с травы большой ярко-зеленый зонт.
— А этот фант я, пожалуй, возьму на работу, — неожиданно объявляет Нёхиси. — Давно хочу обзавестись дюжиной-другой помощников, чтобы занимались разными мелочами, до которых у меня не доходят руки; вот с этого и начну. Платить буду секретами и сокровищами, по обычной ставке: что унес — твое.
— Ничего себе, — изумленно говорю я. — Такого еще не бывало.
— Все когда-нибудь случается впервые, — смеется Нёхиси. — Дальше давай!
Дальше!
— Этому фанту следует отправиться в путешествие к самому теплому морю.
— Этому фанту — обзавестись волшебной палочкой — самой дурацкой, из детской сказки — и безответственно наколдовать всякой прекрасной ерунды нам на радость.
— Этому фанту придется угостить чашкой кофе первого встречного, который будет в этом нуждаться.
— Этому фанту — внимательно слушать, о чем говорят соседские дети, и принимать на веру любой вздор. Тогда не упустит одну очень хорошую новость.
— Этому фанту — стащить чужое пирожное и немедленно съесть.
— Этому фанту давно пора согреться. Вот пусть и согреется этой же зимой. Нет, прошлой! Этот фант согреется еще прошлой зимой, точка. Поэтому к началу новой зимы этот фант будет так счастлив, что иных заданий у меня для него нет.
— Эк ты хитро завернул, — смеюсь я.
— Потому что устал. Давай еще один напоследок, и на сегодня все.
— Ладно. Что делать этому фанту?
Нёхиси молчит. Такая долгая пауза — это на него совсем не похоже.
Я растерянно кручу в руках пустой кожаный бумажник с изображением карты с надписью «Tabula Islandia». Когда-то у меня был такой же. Или мне просто приснилось, что он у меня был? Это больше похоже на правду. Зачем мне бумажник.
— А этот фант пусть будет моим другом, — наконец говорит Нёхиси. — И всегда им был, от начала времен.
Садится на траву и, подмигнув мне, добавляет:
— Иногда надо и о себе подумать. Тем более лишний подарок на день рождения никому не повредит.
Я начинаю смеяться.
Я, собственно, до сих пор смеюсь.
* * * На каком-то этапе осени неизбежно наступает момент, когда запах воздуха вдруг приобретает свойства света. Он становится ослепительным. Ярким, всепроникающим, звонким, как смысл всего.
Он и есть — смысл.
Мы с Тони сидим на берегу и молчим. Мы определенно есть — и это все, что мы сейчас о себе знаем.
Но этого совершенно достаточно.
Улица Майронё
Maironio g.
Трижды семь
Семь звонких стеклянных лет, семь пустых оловянных лет, семь сонных деревянных лет.
Думал: вот ведь прицепилось. И крутится, и крутится в голове с самого утра, как заезженная пластинка. Приснилось, что ли. Да ну, быть не может. Мне же никогда не снятся сны.
Думал: а ведь я это уже слышал. Где-то, когда-то. Голова дырявая, не могу вспомнить. Ай, ладно, слышал, не слышал. Мне бы теперь забыть поскорей.
Но, как известно, захотеть что-то забыть — самый простой способ затвердить это наизусть. Даже удивительно, что до сих пор никто не додумался применять этот метод для изучения иностранных языков. «Здравствуйте, дети, я ваш новый учитель, я помогу вам забыть, что вы умеете говорить по-немецки», — и все, успех гарантирован, ученики уже через год будут Гёте наизусть километрами шпарить, не подглядывая в шпаргалки.
