Улица Радвилу
Radvilu g.
Трое в лодке, не считая Гери и Фреки
Оми, Гери и Фреки всегда приходят первыми. Оми занимает место на веранде «Старой лодки» — то есть под ярко-зеленым тентом на тротуаре улицы Радвилу. Здесь у него есть любимый стол, крайний справа от входа. Летом стол преданно ждет Оми, прикрывшись табличкой «Зарезервировано»; зимой специально для дорогого гостя на улицу выносят газовый обогреватель в форме гигантской поганки. В помещение Оми не заходит ни при каких обстоятельствах. Дело не в собаках, с которыми он неразлучен, — и владелец, и посетители «Старой лодки» с радостью приплатили бы за возможность оказаться в обществе двух дружелюбных голубоглазых волчат. Обаяние всех хаски неотразимо, но псы Оми даже на фоне своих сородичей — нечто выдающееся, к ним сбегаются с подношениями не только заскучавшие клиенты, готовые по случаю счастливого знакомства распрощаться с последним свиным ухом, но и раскрасневшиеся от кухонного жара повара, прознав об их очередном визите, несут лучшие филейные обрезки. Оми кормлению псов не препятствует, полагая, что радость важнее дисциплины. Вечно голодный Фреки ловит угощение на лету, тщетно жадина Гери пытается ухватить его долю, предусмотрительно придерживая свой кусок лапой, этот трюк у него никогда не проходит. Но Гери с оптимизмом смотрит в будущее — когда- нибудь да получится. Главное — не оставлять стараний.
Поэтому дело не в собаках, а в трубке. Оми всегда выходит из дома, тщательно окутав голову облаком ароматного дыма, с неизменной пенковой трубкой в зубах. Она, похоже, вообще никогда не гаснет; по крайней мере, Оми на моей памяти еще ни разу не прерывал игру, чтобы вычистить и заново набить трубку, а дым при этом исправно клубится, как бы мы ни засиделись. Не понимаю, как ему это удается. Тайна за семью печатями, сорок три тысячи восемьсот двадцать девятый пункт в моем неполном пока списке чудес этого света, на составление которого я ухлопал уже добрую дюжину лет, несколько сотен блокнотов и столько же — строго по одному на блокнот — карандашей.
Санн всегда приходит сразу вслед за Оми. Буквально десять секунд спустя, как будто нарочно пряталась где-то рядом за углом, высматривая, когда он появится, лишь бы не усаживаться за стол первой.
Санн среднего роста и сложения, но поначалу всем почему-то кажется очень высокой и тонкой, как натянутая струна. У нее смуглая кожа, густая копна вьющихся пепельных волос и глаза, серебристые, как озера в пасмурную погоду.
Санн всегда одета так тщательно, что кажется — она начинает продумывать свой гардероб чуть ли не за неделю до встречи. На самом деле Санн всегда собирается впопыхах, но на результате это не сказывается — ни одной случайной детали, все на своих местах. Если одна из ее прядей выкрашена в зеленый цвет и заплетена в косицу, значит, из-под многослойной цыганской юбки рано или поздно покажется соблазнительно тонкая щиколотка, обтянутая таким же зеленым чулком. А узор на одной из бусин ее браслета, можно не сомневаться, в точности повторяет рисунок, вышитый по краю шали. И так далее.
Я же неизменно опаздываю на каждую встречу; причиной тому не безалаберность, а пунктуальность. Просто я знаю, что Оми нравится приходить первым, а Санн обожает являться сразу следом за ним. И мне совсем не трудно прийти на четверть часа позже, дать этим двоим спокойно помолчать о разных вещах, которые в моем присутствии пришлось бы обсуждать вслух.
Собравшись наконец вместе, мы заказываем напитки. Оми пьет светлое пиво, Санн — брусничную воду, а я беру джин-тоник и еще целый стакан колотого льда. За игрой мне всегда жарко, даже зимой, даже если забыть дома шарф и сесть подальше от обогревателя.
После того как на столе появляются стаканы, Оми достает из кармана колоду карт. Всякий раз новую, еще в упаковке. Не то чтобы мы не доверяли друг другу, просто Оми любит покупать карты, Санн — их разглядывать, а мне все равно.
Мы играем в рамми;[25] из множества вариантов этой игры мы выбрали нечто похожее на рамми-пятьсот — такая же запись заработанных и штрафных очков, два джокера в колоде, возможность брать любую скинутую карту, а не только верхнюю. Но сдача у нас по тринадцать карт, как в каллуки. И стоимость туза в любой комбинации пятнадцать очков. И еще некоторые нюансы.
Конечно, мы делаем ставки. Скучно играть, как говорится, «на интерес». Но и на деньги — вполне бессмысленно. Оми настолько к ним равнодушен, что даже не знает, богат он или беден; Санн слишком щедра и, чего доброго, может начать поддаваться ради удовольствия сделать нам подарок. Что до меня, я- то как раз не против заработать хорошей игрой, но всему свое время и место. Наши ставки привлекают меня куда больше.
Потому что мы играем на людей.
Каждый, кого волей случая занесет на улицу Радвилу, пока мы сидим на веранде «Старой лодки», может оказаться ставкой в нашей игре. А может и не оказаться. Тут требуется точность, надо пройти мимо «Старой лодки» в тот момент, когда один из нас тасует карты перед очередной сдачей.
А еще надо нам понравиться.
Победитель — тот, кто первым выложит все карты на стол, — может рассказать о назначенном ставкой прохожем что взбредет в голову. Давать волю воображению не возбраняется; впрочем, сохранять сдержанность тоже не считается дурным тоном. Если у кого-то из проигравших наберется больше очков, чем у победителя (при игре в рамми такое случается), он может делать уточняющие замечания и даже вносить поправки. Но мы стараемся не злоупотреблять этим правом.
Я тасую карты. Мимо идет невысокая миловидная женщина в сером льняном костюме. Переглядываемся. Я вопросительно поднимаю бровь. Санн неопределенно взмахивает рукой — дескать, будь что будет. Оми кивает: годится.
Можно сдавать.
Оми берет карты по одной, по мере того, как они ложатся на стол; он хмур и безмятежен, как всегда во время игры. Санн сгребает по несколько штук зараз, щурится, разглядывая добычу, и адресует мне традиционный укоризненный взгляд — дескать, мог бы сдать и получше. Это вовсе не означает, что карты действительно плохи. Окажись у нее на руках полдюжины джокеров вперемешку с тузами, укоризны во взоре не убавилось бы ни на йоту.
Закончив сдавать, я беру свои карты и торжествующе улыбаюсь. Вовсе не потому, что они мне так уж нравятся, скорее наоборот. Просто кто-то из игроков должен улыбаться после всякой сдачи, и пусть это буду я, у меня, говорят, неплохо получается.
Впрочем, итог все равно предрешен. Первую сдачу у нас всегда выигрывает Оми. Это тоже своего рода традиция. Дальше игра может пойти как угодно, но первая сдача всегда его, не знаю уж почему.
— Все-таки очень неприятно с тобой играть, — говорит Санн, подсчитывая штрафные очки. — И сам ты только на первый взгляд милый человек. А на самом деле очень неприятный!
Оми ухмыляется, затягиваясь трубкой. Ему нравится, когда проигравшие делают вид, будто сердятся. От меня в этом смысле толку немного, зато на Санн всегда можно рассчитывать.
Оми никогда не торопится. Вот и сейчас он медленно перебирает карты, медленно складывает вслух: «Сорок шесть плюс девять. Пятьдесят пять?» Дождавшись от меня подтверждения, продолжает: «Пятьдесят пять плюс одиннадцать…» Назвав окончательную сумму, непременно перепроверяет, наконец веско повторяет результат: «Сто сорок три».
— Неприятное какое число, — завистливо вздыхает Санн.
— Ну же! — не выдерживаю я.
Но Оми молча пыхтит трубкой. Думает.
