вариациями.
Оно, конечно, может, и будет. Когда-нибудь. Где-нибудь. Только совершенно точно не здесь.
Пока ревела, решила — все равно ничего путного не сочиню, значит, надо рассказывать правду. Ту часть правды, которая необходима и достаточна для объяснения. Вполне можно пожаловаться на посетителей конкретной пивной и молчать о том, что тут
Кое-как успокоившись, стала рассказывать про ненавистную пивную. Дескать, очень неприятное заведение этот «Драконов огонь», даже удивительно, что такое существует в самом центре… эээ… такой прекрасной европейской столицы. Причем прямо на нашей улице — вот как не повезло! Но, по крайней мере, до сих пор тамошняя публика не цеплялась к прохожим. И вдруг! Хватают, дергают за рукав. Говорят гнусности. И ничего с ними не сделаешь, их много, я одна; с другой стороны, и полицию не позовешь, все- таки хамские остроты — не повод для ареста. К сожалению.
— Погоди, — сказал Дымыч, — я пока одного не понял, что за пивная-то? Откуда взялась?
Опешила. Всегда подозревала, что муж, как все настоящие идеалисты, просто не видит того, что может ему не понравиться. Но пивную, мимо которой каждый день ходишь, не разглядеть — это уже какое- то виртуозное мастерство. Вершина самообмана.
Сказала неохотно:
— Да прямо на нашей улице, возле аптеки. Там еще китайский дракон на вывеске, красный, скрюченный, как вареная креветка.
— Вывеску с драконом я прекрасно знаю. Но там не пивная, а ресторан. Ребята, кстати, говорили, очень неплохой. Даже какие-то китайцы из посольства туда время от времени ходят, а это, сама понимаешь, показатель.
— Погоди. Именно на нашей улице? «Drakono Liepsna»? Но это точно не ресторан. Гнуснейший, честно говоря, пивняк. И публика соответствующая вечно у входа толчется. Да ты же сам только что мимо шел.
— Вот именно, — кивнул Дымыч. — Только что шел мимо. Никто там не толчется, кроме двух прекрасных пожилых пани с вишневыми сигариллами; пахнут так, что за квартал слышно. И «Драконов огонь» как был с утра рестораном, так им и остался. Вроде бы. Или?.. Да нет, невозможно. Не совсем же я псих. Но лучше все-таки проверить.
Сел на стул в прихожей и принялся шнуровать кроссовки.
Ахнула:
— Правда, что ли, пойдешь проверять?
Кивнул.
— Чем гадать до завтра, кому из нас чего примерещилось, лучше сходить и посмотреть прямо сейчас.
Ей стало страшно. Не то чтобы всерьез думала, будто хилые любители пива, в случае чего, окажутся опасными противниками. Да и докурили они давным-давно, и ушли; вон, Дымыч говорит, на улице пусто… Что, кстати, действительно странно. Обычно там до самого закрытия курильщики толпятся. И на эксцентричных старушек с сигариллами они, прямо скажем, не слишком похожи.
Но очень испугалась. Не за мужа, а почему-то за себя. Необъяснимо, иррационально. Как будто остаться сейчас одной дома — все равно что исчезнуть. Глупее не придумаешь. Но от ужаса даже подташнивать начало, словно укачало.
Собралась с силами и твердо сказала:
— Ну уж нет, никуда ты не пойдешь. В смысле один не пойдешь. Я с тобой.
— Ну так обувайся.
Когда они вышли на синюю сумеречную улицу, залитую бледно-лиловым светом первых фонарей, в городе звонили колокола. Совсем рядом, в костеле Святых Иакова и Филиппа и в противоположной стороне, на Кафедре. Звонили у Францисканцев, в костелах Святой Троицы и Божьего Провидения, у Всех Святых, и у каждого из святых, поименно: у Иоаннов, Казимира, Николая, Анны, Тересы, у зареченского Святого Варфоломея, у Петра и Павла на Антоколе, и где-то совсем уж далеко, за рекой, на городских окраинах — везде.
Подумала: «Надо же, до сих пор ни разу так удачно из дома не выходила — чтобы на колокола попасть. Может, сегодня какой-то церковный праздник?» Хотела спросить мужа, но постеснялась, сама не понимая чего. Вместо этого метнулась к подъезду соседнего дома:
— Смотри, как они свою дверь раскрасили!
Столько раз проходила мимо, но впервые увидела, что дверь разрисована снизу доверху. Кто-то не слишком умелый, зато терпеливый и старательный изобразил тут плодовый сад. А что некоторые яблоки больше деревьев, на которых выросли, розы похожи на разноцветную капусту, а в оранжевом небе над всем этим безобразием парят полосатые пингвины — пустяки, дело житейское. Кто же в конце ноября помнит, как на самом деле выглядит лето.
— Только сейчас заметила? — изумился Дымыч. — Ну ты даешь. Этим картинкам уже недели три, если не больше. Тут же детская художественная студия во дворе. Они и постарались. Честно говоря, сомневаюсь, что жильцы добровольно согласились на такое безобразие, но теперь очень довольны и перекрашивать дверь наотрез отказываются.
Невольно улыбнулась.
— Дураками надо быть, чтобы от такой красоты добровольно отказаться.
— Совершенно с тобой согласен. Но все-таки удивительно, как ты до сих пор ухитрялась мимо проскакивать?
— Просто я почти всегда через наш двор хожу — к Оперному, а уже оттуда сворачиваю в какую-нибудь нужную сторону.
Сама не знала, зачем соврала. Но дорого дала бы за возможность себе поверить. Потому что прекрасно помнила эту ветхую дверь, небрежно замазанную дешевой краской цвета стыдливо разрумянившегося дерьма. И детской художественной студии в унылом соседнем дворе, который она регулярно посещала ради свидания с мусорными баками, отродясь не было. Разве что подпольная, законспирированная, спрятанная от сторонних глаз столь тщательно, что даже юные ученики добираются туда тайными подземными коридорами. Не иначе.
Сама не заметила, как ухватилась за мужнину руку и с каждым шагом сжимала ее все крепче. Так в детстве цеплялась за маму, когда приходили на рынок, — чтобы не потеряться. Шла, как во сне, даже глаза прикрыла, только время от времени испытующе зыркала по сторонам. Отмечала — вот кто-то развесил на дереве синих бумажных птиц, вот на перила необитаемого балкона уселся толстый керамический ангел — с таким видом, будто сейчас переведет дух и полетит дальше. Вот дети столпились под фонарем, начертили на асфальте шахматную доску и играют, рисуя и стирая фигуры. Из-за приоткрытых дверей безымянного бара льется зеленый летний свет, рыжий юнец в дурацких индийских штанах вдруг подхватывает на руки свою спутницу и начинает кружиться в ритме вальса, сосредоточенно бормоча под нос: «Раз-два-три, айн- цвай-драй, раз-два-три». На них изумленно глядит большой ярко-красный от близости светофора кот.
Никогда прежде так не было.
— А вот и «Драконов огонь», — сказал Дымыч. — По-моему, на пивную совершенно не похож. Нормальный храм умеренно высокой, условно китайской кухни. Скажешь, нет?
Молча пожала плечами. Что тут возразишь. Всего полчаса назад здесь была гнуснейшая забегаловка, а теперь ее нет. Ни пивной, ни вечно курящих у входа завсегдатаев, только устланные новеньким ковром ступеньки, разноцветные китайские фонарики в окнах и дразнящий аромат пряностей, лучшая реклама всякого общепитовского заведения.
