до него дошло, что в этом виноваты не только пальцы. В баллистических расчетах он разбирался не хуже, чем во флирте с девушками, но сейчас в мозгу все перепуталось. Он не мог вычислять. «„Саламандра“ — „Прозерпине“: пожалуйста, дайте баллистические расчеты для выхода на орбиту вокруг Плутона». Ответ пришел быстро, он понял, что они не сомневались в его согласии. С тяжеловесной тщательностью он оторвал ленту и скормил ее компьютеру. Потом увидел, какое ускорение они должны развить… четыре и три сотых «же». Четыре «же»… А он-то рассчитывал на нормальный полет. Так бы и было, если бы не пропущенные часы. Но так случилось и это было уже слишком. Он выругался про себя и, улегшись, устроив поудобнее воротник, нажал кнопку, передающую управление на автопилот. У него была в запасе пара минут, он провел их, что-то бормоча про себя. Черт побери, они могли бы рассчитать ему лучшую баллистику. Он сам должен был рассчитать ее! Но они все время торопили его. Добрый старый Джо, ты снова куль с песком! Этот чертов Клюгер ухмыляется как дурак, сбагрив ему всю работу — если бы только он не был до такой степени мертв… Навалилось ускорение и Джо потерял сознание. Когда корабль подошел к точке рандеву, с него сняли мертвеца, полумертвеца, а в грузовом отсеке нашли бак с кровью. Корабль обеспечения доставил новых пилотов для «Саламандры» и забрал домой Эплби. Он не выходил из госпитального отсека, пока его не отправили лечиться на Луну. Там его навестили Беррио и врач станции. Коммодор весело сообщил Джо, что он хорошо, дьявольски хорошо справился с заданием. Когда все было сказано, врач помог Джо подняться.
— Эй, коммодор! — вдруг сказал Эплби.
— Да, сынок?
— Э-э… есть еще одно, чего я никак не пойму, э-э… да, не пойму: э-э… вот что: почему мне нужно лечиться в геронтологической клинике Луна-Сити? Это же, э-э… для старичков, да? Так я всегда думал — я правильно понимаю, коммодор?
— Я уже говорил вам, Джо, — вмешался врач, — что здесь дают самую лучшую физиотерапию. Для вас мы получили особое разрешение.
— Правда, коммодор?
— Джо казался озадаченным. — Разве не смешно, что я буду лежать в лечебнице для престарелых?
— Все в полном порядке, сынок.
— Хорошо, коммодор, — слабо усмехнулся Джо. — Если вы так говорите…
— Они пошли к двери.
— Доктор, задержитесь на минуточку. Ординарец, помогите господину Эплби.
— Джо, вы сможете двигаться?
— О, конечно, конечно, коммодор. Моей ноге уже много лучше. Вы же сами видите, — он оперся на ординарца и они медленно вышли.
— Доктор, — спросил Беррио, — давайте открытым текстом. Джо выздоровеет?
— Нет, коммодор.
— Поправится ли он, по крайней мере?
— Может быть, немного. Небольшое лунное притяжение поможет активировать силы, заложенные в природе человека.
— Умственные способности восстановятся? Доктор помялся.
— Значит так, коммодор: большое ускорение — это ускорение процессов старения. Ткани рвутся, тонкие сосуды лопаются, а сердце выполняет практически непосильную работу. Начинается распад нервной ткани, потому что мозг получает недостаточно кислорода. Коммодор треснул кулаком по столу. Врач тихо сказал:
— Не усложняйте все это еще больше, коммодор.
— Проклятье, доктор! Вспомните, каким он был раньше! Почти ребенок и такой жизнелюб, а теперь? Старик!
— Попробуйте посмотреть на это под другим углом, — сказал врач. — Вы потеряли одного человека, а спасли двести семьдесят. — «Потерял одного человека?» Если вы говорите о Клюгере, то он посмертно получит медаль, а его жена — пенсию. Большего мы не в силах сделать. Только я думал не о Клюгере.
— Я тоже, — ответил врач.
Линия жизни
Председатель громко застучал, требуя тишины. Мало-помалу насмешливые выкрики и свист стихли — несколько самоназначенных блюстителей порядка сумели убедить слишком пылких субъектов сесть и успокоиться. Докладчик на трибуне рядом с председателем, словно ничего не заметил. Его непроницаемое, чуть высокомерное лицо хранило полную невозмутимость. Председатель повернулся к нему и сказал, еле сдерживая раздражение.
— Доктор Пинеро («доктор» было сказано с некоторым нажимом), я должен извиниться перед вами за неприличные выкрики. Меня удивляет, что мои коллеги настолько забыли достоинство, подобающее ученым, что прервали докладчика, как ни велик, — он помолчал, плотно сжав губы, был повод для возмущения.
Пинеро улыбнулся ему улыбкой, в которой было что-то на редкость оскорбительное. Председатель с трудом взял себя в руки и продолжал.
— Я хочу, чтобы заседание завершилось подобающим образом Прошу вас кончить ваше сообщение. Однако прошу вас воздержаться и больше не оскорблять нас, высказывая идеи, которые любой образованный человек не может не признать ошибочными. Будьте так добры, повторите только о Вашем открытии если вы что-то открыли.
— Пинеро развел пухлыми белыми руками, повернув ладони вниз.
— Но как я могу предложить вам новые идеи, если сперва не рассею ваше заблуждение? По аудитории прошло движение, раздался ропот. Кто-то крикнул из глубины зала:
— Выбросьте вон этого шарлатана! Довольно и того, что слышали.
Председатель постучал молоточком.
— Господа! Прошу вас! — Затем он повернулся к Пинеро. — Должен ли я напомнить вам, что вы не член этого общества и что мы вас не приглашали?
— Ах, так? — Пинеро поднял брови. — Помнится, я получил приглашение с грифом Академии.
Председатель пожевал нижнюю губу, а потом ответил:
— Да, верно. Это приглашение написал я сам. Но лишь по просьбе одного из попечителей — превосходного джентльмена, радеющего об интересах человечества, однако, не ученого и не члена Академии.
— Ах, так? Я мог бы и догадаться. Старик Бидуэлл, верно? Из «Объединенного страхования жизни»? И он хотел, чтобы его дрессированные тюлени разоблачили меня как шарлатана, да? Ведь если я смогу назвать человеку день его смерти, никто не пойдет к нему страховаться даже на самых выгодных условиях. Но каким образом вы меня разоблачите, если сначала не выслушаете? Даже если допустить, что у вас хватит ума меня понять? П-ф! Натравить шакалов на льва! — Он подчеркнуто повернулся к ним спиной.
Ропот в зале стал громче, в нем звучала злоба.
Тщетно председатель требовал тишины. В первом ряду кто-то вскочил на ноги — Господин председатель!
Председатель не упустил удобного случая и крикнул:
— Господа! Слово предоставляется доктору Ван Рейну Смиту.
Шум затих. Доктор Смит откашлялся, пригладил великолепную седую шевелюру и сунул руку в боковой карман своих элегантных брюк. Он принял позу, какая бывала у него, когда он читал лекции в дамских клубах.
— Господин председатель! Уважаемые сочлены Академии Наук, будем терпимы. Даже убийца имеет право на последнее слово перед тем, как суд вынесет приговор. Так будем ли мы строже? Пусть даже
