что не видел машину Уэндона. — Пурпур чуть зевнул и глянул на свою газету.
— Послушайте, мистер Пурпур. Сомневаюсь, что вы внимательно меня слушаете. Тодмен сказал, что видел вас на гребне холма. Еще он сказал, что машины Уэндона в тот момент вообще не было на дороге — она стояла на парковке, и в ней никого не было. Если это так, следовательно, вы не могли видеть ее на дороге, потому что, перевалив за гребень, дорога не видна. Вы следите за ходом моей мысли?
— Абсолютно. Насколько я понимаю, вы пытаетесь — довольно путано — дать понять, что Тодмен говорит одно, а Уэндон — другое.
— Истории Уэндона мы пока не касаемся, — сказал Тримбл, теперь основательно задетый. — Меня интересует ваша.
— Если память мне не изменяет, в моей истории, если так ее можно назвать, Уэндон не фигурирует.
— В ней фигурирует машина, которая легко опознается как его.
— Совершенно верно.
— И это было сказано в ответ на мой вопрос после того, как вы узнали, что я разговаривал с Уэндоном в участке.
— Совершенно верно, — любезно согласился Пурпур.
— Полагаю, вы намеренно дали ответ, укладывающийся в показания Уэндона.
Пурпур поднял брови.
— Чересчур умно было бы с моей стороны догадаться, что привело его к вам вчера, — заметил он.
— Не сомневаюсь в том, что вы очень умный человек, мистер Пурпур.
Пурпур кивнул.
— Да, верно, — согласился он.
— Если Тодмен говорит правду, ваш ответ был полнейшей выдумкой.
— Так может оказаться.
— В последний раз, мистер Пурпур. Вы готовы сказать, чью машину видели на холме?
Пурпур выпустил ароматное облачко дыма и очень неспешно вдавил окурок в траву у шезлонга.
— Нет, — сказал он. — Не готов. По зрелом размышлении я не готов утверждать, что вообще видел какую-либо машину. Как я предполагаю, — продолжил он, не давая открыть рот суперинтенданту, которому уже все опротивело, — вы, по сути, предлагаете мне определить, что является правдой: то, что сказал вам Тодмен, или то, что сказал Уэндон, и о чем, по вашему предположению, мне хватило ума догадаться. Так вот, я не полицейский, и меня решительно не интересует, кто из этих двух индивидуумов говорит правду, если не лгут оба. Как вы уже заметили, меня вообще не слишком интересует правда. Меня интересует одно и только одно: спасти... собственную... шею. — Он дал суперинтенданту очнуться от грубости фразы и лишь потом продолжил в обычной своей приятной манере: — Вчера вы заявили, что есть только мое слово, что я был в данном месте в данное время. Теперь мою историю подкрепляют показания не одного, а двух независимых свидетелей. Для меня этого вполне достаточно. Тот факт, что они настолько не связаны друг с другом, а их показания противоречат друг другу, меня нисколько не беспокоит. Мне хватит и того, что вместе они дают достаточно, чтобы любому вне бедлама и в голову не придет пытаться меня преследовать. Я достаточно ясно выразился?
Достав из футляра новую сигару, Пурпур обрезал ее золотыми ножничками и раскурил. Потом он посмотрел на стоящего перед ним детектива, который все еще не мог обрести дара речи, кивнул так, что можно было расценить лишь как «вы свободны», и красивым жестом развернул газету. Оглянувшись у края лужайки, Тримбл увидел только белое полотнище «Файнэншл таймс» с тонкой струйкой голубого дыма над ним, а ниже — облаченные в превосходные штаны ноги Хамфри Пурпура, вытянутые в блаженном покое.
Глава двадцатая ДВА ПОТРЯСЕНИЯ ПЕТТИГРЮ
— Следовало бы рассказать об этом раньше, — укоризненно сказал Петтигрю.
— Но, сэр, — возразил Годфри с некоторым вызовом, проглядывавшим сквозь его очевидное расстройство, — вы же сами предложили изложить покороче, когда я обратился к вам в первый раз! Вы так убедительно говорили, что мне не о чем волноваться, и...
— Знаю. Знаю, — застонал Петтигрю. — Я был чересчур самоуверен. Я рассуждал о происходящем исходя из неполной информации. Это так просто получается в чужих делах. Кто-то как-то сказал: храбрость в чужой беде, доброта к своей собственной.
— Мне кажется, — серьезно возразил Годфри, — вы не совсем точно цитируете[10].
— Конечно, не точно. Но так гораздо ближе к фактам человеческой природы, чем у автора. Но дело не шуточное. Знай я про сережку вашей матери, когда вы со мной заговорили, не отнесся бы ко всей истории так легкомысленно. Во сколько полиция заявилась сегодня к вам домой?
— Довольно рано. Мы даже не закончили завтракать.
— Здравый психологический подход с их стороны. Все мы не в лучшей форме в это время суток. Наверное, надо поблагодарить их, что не явились до рассвета, как бывает в некоторых странах. Они действительно уверены, что ваша мать потеряла сережку в четверг вечером?
— Да. Они вытянули это из Греты прежде, чем взялись за нас с мамой. Когда мама пришла, Грета первой заметила, что одной серьги не хватает.
— А она пришла уже после того, как в доме объявился Пурпур?
— Насколько я понял, так. Это со слов Греты. Я был наверху, у себя в комнате, поэтому не мог им помочь.
— Но до какой-то степени все же помогли — вспомнили, как сразу после ухода миссис Порфир ваша мать сказала, что пойдет встретить мистера Пурпура?
— Да... На самом деле я не собирался им ничего говорить, как-то само выскользнуло.
Петтигрю сочувственно вздохнул.
— Вам незачем извиняться, — сказал он. — Это было вполне естественно. Работа полиции как раз в том и состоит, чтобы подлавливать людей. Тут они поднаторели. И вообще, ваши показания фактор незначительный. Важна история Тодмена. Будьте уверены, именно она снова привела их в «Альпы».
Годфри мрачно кивнул.
— Да уж, Тодмен там был, — сказал он. — Поднявшись наверх, я из окна видел, как он сидит в своем катафалке у самых ворот,
— Тодмен — пренеприятный субъект, — задумчиво протянул Петтигрю. — Конечно, он может лгать, чтобы спасти собственную шкуру, но если так, то это чертовски неудобная ложь. Слишком хорошо укладывается в известные факты. А что ваша матушка?
— Послала полицейских куда подальше и сказала, что обратится к своему адвокату.
— Понимаю.
— Конечно, она и в первый их приход это говорила. Только... только на сей раз это будто произвело меньшее впечатление.
— Кажется, я понимаю. Они заверили ее, мол, она абсолютно вправе вести себя так, может не помогать полиции, если того не хочет, и они не будут ее больше расспрашивать. И все это время задавали вопросы, на которые просто необходимо было дать ответ. Так все было?
— Более или менее.
— Думается, техника мне знакома. И какой она дала результат?
— В целом получилась довольно гадкая сцена, — нехотя признал Годфри, — Я никогда не видел, чтобы мама по-настоящему выходила из себя, и мне это не понравилось. Как правило, она довольно спокойный человек. Она рассказала им с полдюжины разных историй, и ни одной не могла придерживаться до конца. Ее подлавливали, и она говорила другое. Это было отвратительно. Сначала она сказала, что
