Наклоняюсь к гудящим возам,На мальчишек румяных глазею,И потом в виноград, как в аллею,Окунаю глаза.А вверху — бирюза,Голубой, удивительный цвет,Острогранной больницы сухой силуэт,ОблакаИ стрижей мимолетно-живая строка…Надо мной с переплета жердейТемно-рыжий комочек глядит на прохожих людей.Это белка — мой новый и радостный друг…Жадно водит усами вокруг,Глазки — черные бусы.Ветер, солнце и я — ей по вкусу…Посидит-посидит,А потом, словно дикий бандит,Вдруг проскачет галопом по зелени крепкой,Свесит голову вниз и качается цепкоНад моей головой,Как хмельной домовой…Достаю из кармана тихонько орех:Вмиг мелькнет вдоль плеча переливчатый мех,И толкает в кулак головой, как в закрытый сарай:— «Открывай!» —Солнце греет ладони…Посидим на балконеИ уйдем: белка в ящик со стружками спать,Я — по комнате молча шагать.<1923>
Рано утром к русским эмигрантамВ дверь влетает с сумкой Эльза Шмидт.Влезет в фартук с перекрестным бантомИ посудой в кухне загремит.В бледных пальцах вьется мыло с тряпкой,На лице — фиалки честных глаз.На плите змеисто-синей шапкойПод кофейником ворчит веселый газ…В лавку вниз, как легкий вихрь, помчится,Ищет-рыщет, где бы посходней:«Чужестранцы эти, словно птицы»,—Чуть косит усмешка круг бровей…И опять на кухне пляшут локти,Шелуха винтом сползает вниз,Наклонясь над раковиной, ногтиВ светлых брызгах моют скользкий рис.Как пчела, она неутомима…Вытрет кафель, заведет часы.Вдоль стены чисты, как херувимы,Спят на полках банки и весы.Руки моют, а глаза мечтают —Завтра праздник, день «своих» хлопот:Там за Шпрее, где вишни зацветают,Ждет ее игрушка-огород.С сыном Максом, увальнем-мальчишкой,Сельдерей посадит и бобы…На плите котел запрыгал крышкой —Заструились белые столбы…В дверь вплывает эмигрант-учитель,Бородатый, хмурый человек.На плечах российский старый китель,За пенсне мешки опавших век.Эльза Шмидт приветливее солнца:«Кофе, да? Устали? Я налью…»И в стакан, туманя паром донце,Льет кофейник черную струю.«Дети? Я давно их напоила.В сквер ушли — сегодня славный день…Закупила сахару и мыла…И сирени… Чудная сирень!»Эльза Шмидт закалывает ворот,Сняв свой фартук, словно крылья, с плеч.«Побегу». — «Куда?» — «На стирку в город».И ушла, убрав ведро под печь.Китель свесил с табурета полость,—Засмотрелся эмигрант в окно:Вежливость, и честность, и веселость…Он от них отвык уже давно.<1923>