Впрочем, на сей раз он зарвался. Надо было оставить его среди сухопутных крыс. Пусть бы дальше таскал цыплят и побирался на паперти.
Черный Джон отчаянно силился меня разозлить. Когда предстоит битва, важно все выверить, подготовить место — чтобы враг ни в чем не получил преимущества. На убийство времени хватит всегда. Тут как в игре: поспешишь — испортишь все удовольствие. Знаешь, почему я всегда выигрывал в кости? Потому что умел выждать нужный момент и сделать ставку. Оценить шанс на победу. Обратить случай в свою пользу.
— Билл, — сказал я, — если убьешь меня, сказок больше не будет.
Я сообразил, что именно Биллу поручено от меня избавиться, и как можно скорее, чтобы капитан мог со спокойной душой предаться кутежу, и потому обратился сразу к палачу. Говорят, у приговоренного есть такое право.
Билл снова взвыл и помотал головой, ища глазами море.
— В чем дело, джентльмены? — раздался сверху голос карги.
— Наш друг спрашивает, как лучше добраться до парламента, — ответил я.
— Лучше — на извозчике, — со смехом ответила старуха Мэри. — Три перекрестка, свернуть — и встретишься с самим Кромвелем. Точнее, с его головой. Она все еще торчит на воротах.
Как выяснилось, старуха определенно предвидела будущее.
— Этот малый — его зовут Сильвер — останется здесь, — указал на меня капитан, — и заплатит за ваше приятное общество. Если, конечно, вы не будете возражать.
У старухи загорелись глаза, чуть только она услышала о деньгах. Черный Джон решил не просто убить меня, а еще и разорить. Он грохнул кулаком по столу. Мне снова вспомнился день, когда этот выжига появился в «Трех козах» и не пожелал платить за камзол. Он поднялся, чтобы уйти, и его борода — вместе с ним.
Бонс пожал плечами и поплелся за капитаном к двери. Он уже решил, что убьет либо меня, либо Черного Джона — до захода солнца, — но как будто не определился с жертвой. Билл переминался с ноги на ногу, не соображая, что происходит, словно медведь, которого пригласили на чай. Эдвард без слов вышел, но перед уходом похлопал себя по карману на груди, где лежала Библия.
Есть такой разряд женщин, которые всю свою жизнь словно катятся по доске. Сперва тратят собственное наследство, потом начинают продавать скатерти. Они слишком спесивы, чтобы пойти в служанки или заняться каким-нибудь ремеслом, поэтому охотятся за сельскими сквайрами или капитанами. Такие дамочки прочесывают округу с дотошностью стервятника. Они ищут предложений руки и сердца 6 т честных граждан, но по мере того как их спесь истощается вместе с деньгами, находят таких, как мы. Тех, кто платит им за ночь. Теперь уж им незачем выбирать ремесло: оно само их выбирает. Сквайров и капитанов у них и близко нет, и все же они чем-то живут. И не считают это зазорным.
Старуха Мэри опустилась еще до того, как устроила трактир в тупике рядом с парламентом. Я уже упомянул то, что она сказала, спускаясь по лестнице в черном парике и красном платье. Это самое платье висело мешком на ее костях. Вдобавок к платью старуха Мэри нарумянила щеки и натянула перчатки. Белые, что всего хуже.
— Да вы прямо знатная дама, — сказал я, пока она хлопала ресницами.
Она, собрав остатки стыдливости, осведомилась о цене. Я ответил, что мы люди простые, из торгового флота, и до господ нам далеко. Старуха пожурила меня за столь низкую оценку моего дела и еще раз стрельнула в меня глазами, добавив, что по себе знает об опасностях на море, поскольку ее первый муж был моряком.
— Всему виной пираты, — произнесла она и сняла перчатки. — Овдовела в девичьи годы.
Я заметил, что меня пробирает до печенок, как подумаю о пиратах.
— Положение мое бедственное, — посетовала старуха Мэри. — Кое-кто называет мой трактир домом греха, хотя у меня невинности целые бочонки. Но люди всякое болтают. И все потому, что я сдаю комнаты. — Она выдавила слезу, которая тотчас скатилась по размалеванной щеке. — Злые языки, знаете ли. А я честная вдова, всегда помогала нуждающимся. Девицам в беде. И, между прочим, не задавала вопросов.
Я дал ей платок.
— Шелк, — заметила она. — А вы джентльмен. Так и знала. Меня ждет долговая яма и солома вместо постели. Если бы не трактир, я бы давно уже там была. Только благодаря ему я еще называюсь честной женщиной. — Она выдавила еще одну слезинку. — Простите, не хотела вас обременять своими бедами.
Я предложил ей искреннюю дружбу и щедрое покровительство. Сказал, что задержался в порту из-за девицы, которая оказалась в положении. Старуха Мэри прикрыла рот — дескать, аж дыханье сперло от смущения, — но краской стыда не залилась, как ни старалась. Потом она так сильно наклонилась вперед, что чуть со стула не упала. Я положил на стол пять фартингов.
— Было бы свинством с моей стороны наживаться на чужой беде, — произнесла она, не сводя глаз с монет. Я сказал, что хотел бы оправдаться за свой гадкий поступок, и присовокупил к фартингам пять гиней. — Этим делу не поможешь, — заявила старуха.
Я возразил: не знаю, мол, сколько нынче требуется для оправдания.
— Дело в том, чтобы ваша дама ни в чем не нуждалась. Есть у меня знакомый ростовщик, которому можно доверить ссуду. Что еще важнее, он умеет держать язык за зубами, — добавила карга, сгребая монеты.
Я придержал ее за руку и попросил отправиться к ростовщику тотчас, чтобы уладить дело, после чего дал ей еще пять фартингов, затем еще пять и гинею сверху. Старуха надела передник и отправилась на улицу.
Мне, как никогда, отрадно напомнить тебе о том, что случилось дальше: это придает угрозам новый смысл.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. КАПИТАН СИЛЬВЕР
Убить человека можно тысячью способов. Например, по-крестьянски — граблями; по-полицейски — дубинкой; по-солдатски — штыком. Можно даже убить его по-английски — через суд, если удастся добыть двух свидетелей.
Из-за чего люди идут на убийство? Одни — из любви, другие — из жадности. Во имя чести, родины, а также из трусости и от стыда. Некоторые убивают даже ради удовольствия. Так или иначе, причин для этого тоже не перечесть. У меня была всего одна причина избавиться от морского пса: я хотел стать капитаном.
В дальнейших строках я расскажу тебе без утайки, как окончил дни Черный Джон.
Он, Эдвард, Кровавый Билл и Бонс вернулись в трактир ввечеру. Юный Эдвард щеголял в новой шляпе с голубым пером. Я бы никогда не купил шляпу, с пером или без. По мне, это пустое расточительство. Уж если тратиться, то на пистолеты.
Черный Джон вернулся ни с чем. Ему было жалко расстаться даже с фартингом ради того, что он мог получить разбоем. Бонс разжился шерстяной шапкой. Эдвард сказал, что шапка ему мала, но это его не удержало. Кровавый Билл проломил витрину посудной лавки и украл серебряное блюдо, за что нас вполне могли повязать. Вот только желающих ловить Билла оказалось немного.
Помню, я рассказывал юному Эдварду, что блюдо Билла сияло, как трон Старого Ника, и что Биллу было все равно, будь оно из олова, серебра или бумаги. Билл видел один только блеск. Эдвард стоял перед окном, поворачивал голову так и этак, проводил пальцами по перу, но не мог себя разглядеть. Я подошел ближе. Моя тень упала на стекло, и он наконец смог увидеть собственное отражение.
Капитан забрал у Бонса шапку и велел ему рассказать о своих дневных похождениях. Черному Джону шапка тоже не подошла, поэтому он швырнул ее владельцу, а тот снова попытался напялить на голову. Бонс сообщил, что они прогулялись возле церкви Святого Варфоломея в Смитфилде и по Стрэнду. В этом месте он прищурился и скрутил шапку в руках. Потом продолжил: там, мол, встретили дамочек — и отвесил поклон, словно изображая, как все было. Шапка выпала у него из рук, а, когда Бонс нагнулся ее поднять,
