Второй кавалерист вздыбил коня и занес над его головой саблю для удара. За его спиной распахнулся плащ, обнажив кроваво-красную подкладку. Савченко только и успел, что схватить снайперский автомат двумя руками и выставить перед собой. Остро отточенный дамасский булат, помноженный на силу удара и массу опускающегося коня, рассек оружейную сталь, словно шелковый платок, оставив в руках снайпера две абсолютно бесполезные половины. Следующий удар должен был поразить Стрелка, но тот успел упасть на спину и рвануть из кобуры пистолет. В азарте боя бедуин радостно скалился, рубленый шрам на его щеке искривился, принимая форму молнии. Он прильнул было к шее своего коня, чтобы клинком достать лежащего перед ним врага, но тут же получил пулю прямо в лицо. Выронив саблю, всадник свалился на песок. Вскочив на ноги, Виктор, держа двумя руками свой ГШ-18, уже бил влет, поражая размахивающих саблями кавалеристов…
Султан сам кинулся навстречу всаднику пустыни, зажав в левой руке цевье автомата, раскрытую ладонь правой обрушил на морду гнедого жеребца, а сам всем телом бросился на его грудь. Конь потерял равновесие, попятился, потом упал на бок, придавливая своего седока. Бедуин выронил саблю, стараясь освободить зажатую ногу, но его попытка была тщетной – наскочивший на него Дадышев ударом приклада автомата размозжил ассасину череп.
Едва жеребец с жалобным ржанием встал на ноги, чеченец уже сидел в седле, с победоносным видом сжимая в руке арабскую саблю. Пришпорив коня, он бросился на всадников пустыни…
Когда «Печенег» сожрал последние патроны, Сергей Севрюков проворно вскочил и, схватив обеими руками пулемет за контурный приклад, занес его над головой, словно двуручный меч времен Средневековья. И, как объятый яростью берсерк, принялся крушить раскаленным стволом и лошадей, и всадников, не давая ни единого шанса на спасение.
Это была свалка, настоящая свалка людей, желающих смерти друг другу. Христофорову и Веретенникову достались безлошадные – те всадники, что потеряли своих коней, но сами пока были живы. Были живы, но искали смерти, потому что смерть в бою, смерть за веру обещала им райские кущи, волшебный дастархан и гаремы из прекрасных девственниц, каких только можно пожелать.
Возле застывшего постаментом «Комбата» разгорелось настоящее побоище, в котором саблям и кинжалам бедуинов диверсанты противопоставили разряженное оружие, ноги, руки и боевое мастерство.
Один из ассасинов рассек Андрею руку выше локтя, но Веретенников умудрился ударом пустого магазина сломать тому шею, потом второго, пытавшегося зайти за спину Христофорову, сбил ударом ноги в висок. Тем временем полковник приемами рукопашного боя положил еще троих…
Последняя граната из подствольника Гранда угодила в брюхо белоснежного скакуна. Бедное животное разорвало на две части, взрывная волна подбросила высоко вверх наездника, силой инерции сорвав с него плащ и вырвав саблю. Совершив замысловатый кульбит, бедуин рухнул на плато, но неожиданно вскочил и, выхватив из-за пояса кривой восточный нож, бросился на американца. Сойдясь в рукопашной, они покатились по земле, Бобу удалось прижать тяжестью своего тела араба, заблокировав его руку своими. Рассвирепевший после всего пережитого Гранд с размаху ударил головой бедуина в лицо, отправив того в нокаут. А потом на бесчувственное тело обрушился настоящий град ударов кулаков, превращая физиономию врага в кровавое месиво…
– А-а-а! – подгоняя скакуна, неистово орал Варвар. Жизнь порой выполняет самые, казалось, несбыточные желания. Об этом дне Султан Дадышев мечтал всю жизнь, еще с детства заслушиваясь рассказами старших о своем прадеде Джохаре Дадышеве, который в Первую мировую воевал в «Дикой дивизии» на румынском фронте и за проявленную храбрость был награжден золотым георгиевским оружием. В Гражданскую есаул Дадышев воевал в составе корпуса генерала Шкуро, потом с войсками барона Врангеля эвакуировался в Стамбул, откуда вернулся в середине двадцатых, а умер в пятидесятом в глухом казахском кишлаке. Лошади и сабли были любимыми забавами будущего полковника чеченского спецназа, но о таком он даже мечтать не мог.
Пришпоривая благородное животное, Султан напал сразу на нескольких конников. Взмах сабли – и один бедуин с рассеченной грудью полетел с лошади. Еще взмах и… острая боль обожгла правую руку Варвара, он скосил взгляд и увидел, что вместо кисти, сжимающей саблю, культя, из которой льется кровь.
– Б… – вовсе не по-вайнахски выругался Дадышев, пытаясь левой дотянуться до кобуры с пистолетом, но не успел… Подлетевший сзади всадник пустыни обрушил на голову чеченца свой клинок.
– Суки! – срывая голос, заорал Христофоров, увидев, как вокруг лежащего на земле Султана торжествующе гарцуют несколько всадников пустыни.
Он подхватил с земли гранатомет, передернул затвор и дослал в казенник последний заряд с картечью. Выстрелил от живота, почти не целясь. Два десятка стальных шариков, разлетевшись большим бесформенным облаком, хлестанули по наездникам и их лошадям, вырывая из плоти кровавые клочья. Эта была последняя капля в накале боя, сломавшая воинственный пыл ассасинов.
Десятка полтора уцелевших бедуинов развернули своих коней с воплями:
– Шайтан-бала! Шайтан-бала![17]– и понеслись прочь, обратно к крепости.
Савченко подскочил к сидящему на трупе бедуина Гранду, схватил автомат и, выдернув из его подсумка полный магазин, вставил в «калаш». Вскинул оружие. Короткая очередь – и последний из беглецов вылетел из седла, но его нога застряла в стремени, и лошадь поволокла труп за собой.
– Вот так как-то. – Опустив автомат, морпех только сейчас заметил, что лицо американца в крови, а левое ухо держится на «честном слове».
– А чего они так орут, как пострадавшие? – удивленно спросил Сервант. С головы до ног забрызганный чужой кровью, он напоминал античного воина. Отшвырнув искореженный пулемет, подошел к сидящему возле «Комбата» Андрею. – Ты чего, малый?
Термин «малый» слабо походил к человеку, возле которого лежали три изуродованных тела и растекалось кровавое пятно.
– Да так, зацепило малость, – невольно морщась, проговорил Веретенников, пытаясь рукой прикрыть рану.
– Сейчас мы тебя заштопаем, – Христофоров постучал в дверь внедорожника и крикнул: – Эй, бортстрелок, вылезай и тащи аптечку, будем раненых чинить! – и поморщился, опуская руку на правый бок – один шустряк рубанул саблей. Бронежилет удар выдержал, но тело болело. – Кажется, ребро сломал, сука…
«Зализывание» заняло около получаса. Раны продезинфицировали, зашили (кому-то что-то пришили), потом вкололи по большому коктейлю, состоявшему из инъекций болеутоляющего, противовоспалительного и тонизирующего. Восстановив силы, диверсанты занялись самым неприятным. Изрубленное тело Варвара уложили в чехол «Сахары» и, завернув, положили в багажник.
После перекурили, окидывая взглядами плато, усеянное трупами людей и животных. Ветер доносил до них приглушенные стоны раненых, еще не отошедших в райские кущи и пока страдающих под палящим аравийским солнцем. Жалобно ржали недобитые животные, что резало слух, заставляя даже матерых диверсантов невольно морщиться.
– Картина, достойная кисти Верещагина, – глядя на усеянное черными плащами плато, проговорил Христофоров, глубоко затягиваясь.
– Или камеры Тарантино, – добавил Савченко, почему-то вспомнив голливудского «хулигана», который смерть представлял перед зрителем этакой развлекалочкой, щекочущей нервы.
– Ладно, эстеты-киноманы, лучше скажите, как будем отсюда выбираться, – прогудел Сервант и кивнул на сидящих в салоне внедорожника недавних пленников. Оба парня от пережитого и потери крови даже после бодрящих уколов выглядели далеко не лучшим образом. – Пацанам вон совсем худо, а хозяева не особо настроены отпустить нас восвояси.
Все посмотрели в сторону крепости – ворота Мадина Эмана были наглухо закрыты, и со стороны она выглядела мрачной и неприступной, готовой в любой момент взорваться шквалом огня и металла. Добавлял изрядную долю нервозности навязчивый клекот парящих в небе стервятников, которых с каждой минутой становилось все больше.
– У меня на этот счет идея, – неожиданно объявил Кирилл. После боя он чувствовал себя кем-то вроде
