напомнили и попросили опоздавших занять места в вагонах. Ровно в 12:00 тепловоз погудев тронул состав и набирая скорость протянул через стальные высокие распахнутые ворота. Вот собственно, и новый мир за окнами. Разогнались до тридцати километров в час, и неторопливо постукивая колёсами о стыки, потянулись вдоль берега. С моря бриз приятно прохладу нёс и ехать стало вполне комфортно. Во все глаза смотрели мы с Катей на 'новые горизонты'. Степь бескрайняя. Саванна, как в Африке по телику. Высокая подсохшая трава. Редкие отдельно стоящие невысокие раскидистые деревья. И тьма живности пасётся в округе. Тут-то мы больших гиен в натуре и увидели. Метра под два в них росту и длины метра три. Челюсти точно не меньше метра. Ходят, точнее бегают парами чаще всего, иноходцы хреновы. Мех короткий чёрно-серый с рыжими и серыми полосами вертикальными. Камуфляж типа. Полюбопытствовать я решил. Взял бинокль и из кабины вылез. В отворенной двери встал, плечом в косяк упершись, и разглядываю себе местную живность. Много её тут. Разной. И все чего-то промышляют. Стада немалые травоядных разных травку послаще промышляют. Тут тебе и быкообразные, и антилопообразные. И оленеобразные. И мелкой твари пасется гуртами. А хищники как им и положено тех травоядных на зуб пробуют, проверяя их на состояние здоровья. И не всегда успешно. Одной гиене крупно не свезло. Пока она за каким то телком гонялась, нарвалась на стадо здоровых и до неприличия рогатых быков. Или тёлок. Я не щупал, кто их там разберёт. Только прошлось это стадо всеми своими копытами по сбитому рогами наземь хищнику и к месту происшествия тут же слетелись неопрятного вида птички, вида и вовсе птеродактильного. Прибраться видимо решили за рогатыми, и за дело с энтузиазмом принялиь. Под ними и гиена невидна стала.
Поезд, огибая холм, показал мне хвост. В одном из польских вагонов на ступеньках площадки молодой пан сидел. Тоже на природу пялился. Потом из высокой травы мелькнула стремительно гибкая темная тень, выхватила моментально того мужика из вагона и в траву с ним мгновенно смылась. В польском вагоне поднялся вой. С оконечной платформы ударила хищнику вслед короткая очередь и смолкла тут же, подняв на том месте, где она исчезла из виду фонтанчики пыли. Но потом орденские вояки грамотно сработали, с платформы тут же взлетел маленький беспилотник и тихо пошёл кругами над саванной. Краном с той же платформы сняли парочку квадов и те исчезли в траве. А через пяток минут часто застучали автоматные очереди метрах в пятистах от железки. И вскоре квады вернулись, привезя с собой пострадавшее тело. Погрузились все обратно, и снова состав неторопливо застучал по рельсам.
Прикрыл я дверку. Нафиг мне такое 'в мире животных'. В аэроплан забрался и больше из него и не вылазил до самого Порто-Франко. И Кате всю эту жуткую эпопею описал в красках. Про то, как вот минуту назад местные серые волки прямо из вагона украли пассажира. И так ловко да шустро, что тот даже не чирикнул. Чтобы она тоже наружу любопытничать не лезла. И так в окошки всё хорошо видать. И не пожалел о содеянном, так как она тут же ко мне на ручки вскарабкалась и в объятиях моих укрылась от опасностей. Мозг головной утрамбовался вопросом — это почему она всегда спасения на ручках у меня ищет? А спинной самодовольно отметил — ох и красивая она… И оба вместе восхитились её совершенством!
В салоне полумрак приятный образовался, свет только из окон в кокпит попадает. И тоже душевный разговор продолжил. На русском. Поцелую в щёчку и спрашиваю, отчего это она от опасностей всех на коленках моих прячется? Смеётся. Понятно, что не от вопросов моих, поскольку не очень ещё понимает она по-русски. Расспрашиваю я её и серьёзность своих вопросов поцелуйками подтверждаю. Потихоньку уже и рубашку черную на груди расстегнул, под ключички проник, губищами своими ненасытными, а она меня останавливать и не собирается. Повернулась ко мне грудью и ушко мне прикусывает нежно. И озирается на окна при этом. Не подглядывают ли оттуда за нами. Нет, не подглядывают. Мне хоть из-за некоторой холмистости и не очень хорошо видно, однако я тоже опаску имею, и разум почти не теряю. Только саванна за окнами тянется. Разнообразно однообразная.
Отодвинул лишние материи деликатно, кое-где застёжки на спине расстегнув. Облюбовал вишенку левую, ухватил губами понежнее и в младенчество ударился, грудничку уподобился. Бес в ребро. Удобно это, когда в рубашечке-то, на босу ногу. Иные одежды менее приспособлены для скромных ласк. Завозилась на мне Катюша. Неудобно что-то ей на коленках моих стало сидеть. Мешать ей стало что-то. Вздрагивать она начала. Была бы любая другая дама на её месте, я бы смело сказал, что колбасит её. Про Катю же я того сказать не смею, вот она и вздрагивала. Пошарила хулиганочка моя не глядя под собой где-то, вжикнула там чем-то, что-то где-то там отыскала и мешающий ей предмет в сторонку убирать принялась. Трудолюбиво. А я тоже, в виде ответной любезности тоже молнией у неё вжикнул и складочки ей расправлять взялся. На штанишках. И преуспел в деяниях сих. А Катя всё пристраивала неудобный этот предмет, половчее чтобы был, сидеть удобно не мешал, чтобы, так и вскоре и случился у нас незапланированный фрагментарный просмотр репинского шедевра 'Приплыли'. Фрагмент — 'сушите вёсла'. Вот ведь, оказия какая! Кирия Катя глазом не моргнула, вынула из сумочки своей платочек чёрненький, с чёрненькими кружавчиками и окружила меня вниманием. Поцеловала в губы и на ушко слово прошептала. Она так мне в определённых случаях всегда шепчет: 'мон амор'. С примерным постоянством. Так мы всю дорогу до самого Порто-Франко и развлекались в приятном обществе друг друга. Разговаривали обо всём. О том как жить тут будем. Планов громодьё настроили. Но тайную мысль я при себе держал и с Катей не поделился. Всё зависит от того, как я груз холодильников и кондиционеров распродам. Возлелеял я одну мечту красивую, хочу Кате неожиданный подарок подарить.
И в этот напряжённый момент моей напряжённой работы мысли обнаружилось, что за нами пристально наблюдают самым бесстыжим образом.
— Ну, и чо уставился? Вуайерист лохматый. Оклемался никак с прививки-то? Но нюх утратил?
— Так нюх меня и разбудил как раз! Ох, и аромад же от тебя несёт, от морды бесстыжей.
— А где же врождённая деликатность?
— А где её дают? Это вкусно? Вкуснее сервелата?
— Деликатность, это когда маленькие собаки ведут себя скромно и не суют свой нос туда, куда кобель свой… ммм… пенис не совал!
— Ништяк! Нашёл маленького! Да у меня детишек-то по всей Греции и иных странах мира, ты хоть представить себе способен сколько? И тут будут! Открыл он мне таинственную тайну! Совали мы и то и это. Куда надо!
— А тут не надо! Здесь вам не тут! Сгинь паразит! Не похабь идиллию!
— Ладно! Нужны вы мне больно!
Монморанси протяжно и шумно зевнул. Напоил я его водичкой прохладной, свернулся он опять на кресле калачиком, пристроил поудобнее свою лохматую забубённую головушку на задние лапы и снова слинял в царство Морфея. А мы опять замечтались разнообразно. Поезд мало-помалу миновал с остановками орденские базы по приёму переселенцев. Там в пассажирские вагоны подсаживались люди в орденской форме, и просто гражданского вида, и потом ехали дальше. Так и до Порто-Франко незаметно и докатились. И остановились у привокзального пандуса.
Со страшным скрипом затормозив, состав встал. Выбрались мы из контейнера, заозирались с интересом. Мимо нас по пандусу, подвывая сиреной и моргая маяками, проехала раскрашенная на американский манер машина скорой помощи, и останавилась у концевой платформы. Оттуда на носилках вынесли тело давешнего поляка и сноровисто упрятали в скорую. Она тут же тронулась, скатила с пандуса и исчезла за зданием вокзала.
К нам подошёл Душко выбравшийся из своего крытого вагона с автоматом на плече. Кивнув на крайнюю платформу спросил:
— Видел, как поляка съели?
— Как ели не видел. А вот как его скрали, наблюдал воочию.
— Интересно, живой он? Или уже того?
— Не знаю, Душко. Да у кого спросишь? Не до любопытства праздгого мне сейчас. Надо как нибудь приткнуться поближе к аэродрому местному.
— А эродром тебе зачем?
— Так я самолёт с собой прихватил на всякий случай! Хочешь, покажу? И автомат спрячь пока не повязали.
— Хочу!
